История про кота Аристарха и художника Василия

История про кота Аристарха и художника Василия

Василий в очередной раз прохаживался по залам художественного музея родного города. Внимательно рассматривая шедевры земляков-художников, картины известных живописцев России, и даже несколько полотен всемирно известных творцов, Василий думал о том, почему же его работы здесь не представлены…
И не сказать, чтобы Вася был бездарностью, или рисовал такое, что можно показать только ближайшим друзьям, да и то не всем. Но вот почему-то имя его по-прежнему было неизвестно не то чтобы широкой публике, а публике хотя бы вообще какой-нибудь — одним словом, живописец страдал.

Тихо, практически не отражая этого на своём немного угрюмом (в связи с постоянным творческим поиском) лице, но, тем не менее — душа его болела — в основном непониманием и немножко завистью к более удачливым, на его взгляд, коллегам по творческому цеху.
Экспозиция уже заканчивалась, Вася привычно отправился в сторону гардероба, отмечая про себя, что он сегодня снова последний посетитель. Проходя мимо вальяжно развалившегося белого кота, «талисмана» музея и по совместительству «специалиста по контролю численности грызунов», как его называл гардеробщик, Максимилиан Всеволодович, художник по привычке остановился погладить животное.
— Ну что, Аристарх, всё лежишь себе?… — Василий почесал кота за ухом. Аристарх внимательно посмотрел на него, внезапно привстал, огляделся по сторонам, и тихо, но внятно произнёс
— Добрый вечер, Василий Петрович. У меня к Вам одно очень интересное предложение…
Василий Петрович оцепенел и крайне внимательно посмотрел прямо на кота.
— Нет-нет, это точно не от алкоголя… месяц уж как ни капли….
Чуть успокоившись, художник приподнял Аристарха и пощупал шерсть на животе, ожидая найти там крохотный динамик и уже планируя план мести гардеробщику за такую неуместную шутку.
— Василий Петрович, Вы не волнуйтесь. Динамика у меня на животе нет, можете не искать. Да, с Вами действительно говорю я, музейный кот Аристарх, и это никоим образом не Ваша фантазия или галлюцинация. — Кот произнёс всё это спокойным, ровным голосом интеллигентного мужчины лет 50-ти.
— Будьте добры, поставьте меня на место и я Вам расскажу всё более подробно.
Глаза Василия ещё не вернулись к своему привычному размеру, и выразительность их явно давала понять, что художник по-прежнему в шоке. Он медленно опустил кота на подоконник и чуть отошёл назад, всё так же внимательно глядя на животное.
— Василий Петрович, повторюсь, всё хорошо не пугайтесь. Дело в том, что я… ну как Вам попроще… что-то типа доброго духа-хранителя этого музея. Почему в виде кота? Всё просто — в таком обличии мне проще следить за сохранностью музея, не привлекая ненужного внимания. Хотя отмечу, что Ваше ежедневное почёсывание меня всегда доставляло мне радость. Спасибо. -Кот, до этого сидевший прямо, медленно улёгся на бок, поигрывая хвостом.
Вася тем временем присел на скамеечку напротив окна и внимательно, хотя и всё-таки с недоверием, слушал.
— Думаю, Вы, Василий Петрович, не станете отрицать, что в последнее время дела Ваши как живописца идут так себе? — кот пристально посмотрел зелёными глазами прямо на Васю:
— Не буду…
— пролепетал тот.
— Вот-вот. И будь Вы обычной бездарностью, кои в наш музей заходят по нескольку десятков каждый день, я бы и времени на Вас тратить не стал. Но у Вас есть талант, есть способности, а время, отмерянное Вам, Вы тратите совершенно впустую. Так? — кот вновь окатил Василия зелёном холодом взгляда в упор.
— Положим, что так, — художник более-менее успокоился и слушал уже с некоторым интересом Аристарха не как говорящего кота, а стараясь вникнуть в смысл сказанного.
— Замечательно. А всё дело в том, что у Вас, Василий Петрович, есть несколько очень серьёзных врагов. И, не победив их, Вы никогда не сможете реализовать себя в искусстве. И даже не в живописи, а вообще в любом, если когда-нибудь надумаете заняться чем-либо ещё, — Аристарх приподнялся на передних лапах и чуть подался вперёд.
— Ааа.. что за враги?… — уже со всё возрастающим интересом спросил живописец.
— Вот тут Вам сразу так и не скажу — у каждого творческого человека они свои. Если вы согласитесь вступить с ними в борьбу, то мы с Вами уже вместе увидим, что же именно Вам мешает стать известным и почитаемым художником, — кот поднялся на все четыре лапы и мотнул головой в сторону кладовки, что была в глубине коридора.
Василий по инерции посмотрел туда же.
— В чулане, внизу, сразу под лестницей, прямо к стене прислонена старая дубовая дверь в раме. Откуда она здесь, Вам знать необязательно, это слишком долгая история. Суть в том, что если действительно талантливый художник захочет устранить всё, что ему мешает по-настоящему реализовать себя, он должен в пятницу, в 19.00, написать на этой двери своё имя так, как он обычно подписывает картины и тем, чем он их пишет, будь то масло, акварель или акрил, — кот быстро зевнул и продолжил:
— Если этот человек и в самом деле одарён, дверь откроется и он окажется в… ну скажем так, определённом месте, отколовшемся кусочке мироздания, где как раз и сможет не только узнать и увидеть то, что ему мешает, но и, при должном усердии, победить в схватке с этим.
В разное время я водил туда нескольких ныне очень известных творцов, и почти все они смогли устранить то, что осложняло их творческий рост. Что же до самой двери, то могу лишь сказать, что таких дверей несколько — есть в Лувре, две — в Эрмитаже, ещё одна — в Третьяковке, остальные разбросаны по миру в разных музеях и картинных галереях. Вам очень повезло, Василий Петрович, что судьба подарила Вам такой шанс, — выразительно закончил Аристарх и изогнулся дугой, потягиваясь.
— Понятно… И когда же можно попробовать войти в тот мир? — Василий уже практически поверил в реальность происходящего, убедив себя, что даже если это чья-то искусная мистификация, то, по крайней мере, это будет весело, а с юмором у художника всегда было хорошо.
— Ну что ж, пятница у нас через неделю, там и приходите, — кот вновь улёгся на подоконнике. Я предупрежу Максимилиана Всеволодовича, он Вас пустит после закрытия, музей ведь до шести вечера работает.
— Постойте!.. — Василий как-то машинально обратился к коту на «вы». А он разве в курсе?!
— Ну как в курсе…, — ухмыльнулся кот — Он в курсе, но убеждён, что это у него исключительно с перепоя… Убедить в обратном я его так и не смог, а самому в ту дверь ему не войти — Максимилиан — человек замечательный, но совершенно бездарный… — грустно закончил пушистый хранитель.
— Ну что ж… — Вася был явно ещё смущён — А что нужно взять с собой?
— Возьмите краски, кисть, провизии дня на 3-4, точно не скажу, как там получится, ну и… молочка мне, — тоже чуть смущённо произнёс белый кот.
— Конечно-конечно!… Вам какой жирности и сколько? — учтиво поинтересовался Василий.
— Давайте 4 процента, ну, думаю, пару литров в самый раз будет, — задумчиво проговорил Аристарх.
— Хорошо, тогда я приду в пятницу, со всем необходимым, к 19.00, — художник поднялся со скамьи, медленно приблизился к коту, и, не до конца уверенный в правильности своих действий, всё же аккуратно пожал толстую белую переднюю лапу.
— Отлично. Буду ждать, Василий Петрович, — кот чуть заметно кивнул головой в ответ на этот знак почтения. — Максимилиану Всеволодовичу скажите, что я в курсе, он поймёт.
— Хорошо, до свиданья, — художник, на всякий случай ещё чуть поклонившись, медленно пошёл к выходу.
— До пятницы, Василий Петрович, — донеслось с подоконника в уже проникших внутрь музейного коридора сумерках…
Неделя пролетела практически незаметно. Василий размышлял о том, что с ним случилось, думал, кто мог бы так оригинально над ним подшутить, и даже тщательным образом изучил вопрос о существовании говорящих котов (ни одного зарегистрированного случая в мире), и то, как можно всё это искусно подстроить (особенности встречи и разговора с Аристархом тоже исключали все возможные варианты мистификации).
Напоследок, пробежавшись по видам и симптомам расстройства личности и шизофрении (к сожалению художника, здесь тоже ничего не подошло под случившееся с ним), мужчина почти уже убедил себя, что всё это была просто длительная и яркая галлюцинация от усталости.
И всё же.. все же Василий Петрович утром пятницы задумчиво стоял в очереди за молоком четырехпроцентной жирности, а придя домой, всё с тем же задумчивым выражением лица упаковал оба пакета (по литру) в походный рюкзак, где уже были аккуратно уложены несколько кистей, масляные краски, бутерброды с сыром и колбасой, пара банок тушёнки, чай, хлеб, большой термос с горячим супом, ложка и вилка, тарелки… ну словом, живописец всё же решился.
«В конце концов, ну что даже если это и розыгрыш…», — думал Василий по пути к музею. — «Ну скажу я Максимилиану Всеволодовичу, что я от Аристарха, ну покрутит он пальцем у виска, посмеёмся вместе, потом можно даже с ним чуть-чуть выпить, чтобы он подзабыл, что я вообще приходил…».
Здание музея встретило Василия Петровича черной слепотой окон, тусклым светом двух старинных фонарей перед входом и неясным предчувствием чего-то необыкновенного и важного, что вот-вот должно было произойти. Впрочем, как тут же отметил про себя художник, предчувствие это он всё же принёс с собой, уже у самых дверей музея признавшись себе, что всё-таки поверил во всё, с ним произошедшее и готовился… к чему-то… чему-то такому… что, быть может, он и…
— Кто там? — оборвал мысли дожидавшегося ответа после своего несмелого стука в дверь художника голос старого гардеробщика, который, по совместительству, был ещё и сторожем музея.
Василий призвал всю свою решимость, одновременно с долей иронии и юмора(на всякий случай, ответил:
— Это я, Василий Петрович, художник, помните?
Из-за двери послышались шаркающие шаги старых войлочных тапочек по паркету, и вскоре старый гардеробщик медленно открыл скрипучую входную дверь.
— Вася?… Ты зачем это? Завтра приходи, мы ж до шести работаем. — Максимилиан Всеволодович поправил огромные очки в роговой оправе, огладил широкую бороду и поплотнее запахнул меховую жилетку, удивлённо глядя на запоздавшего посетителя.
— Я…, — (спокойно, Вася, если что — скажешь, что пошутил, вот и всё), — Я.. от Аристарха… кота вашего.. вернее к нему… мы с ним.. договорились…, — только тут живописец понял, как всё это звучало со стороны. Приготовившись к довольному смеху старого гардеробщика («точно он подстроил всё!…»), Василий исподлобья несмело взглянул на старика.
Тот несколько секунд, без тени улыбки, внезапно очень колючим взглядом смотрел молча прямо в глаза художнику.
— Аааа… всё ясно! — улыбнулся, наконец, гардеробщик, выражение лица его приобрело умиротворённую, даже какую-то отеческую радость.
— Опять, стало быть, этот хвостатый разбойник поведёт за дубовую дверь…, — сторож вновь очень по-доброму улыбнулся. — Проходи-проходи, всё с собой взял?
— Да, вроде как…, — все больше обретая уверенность в себе и в происходящем, промолвил Василий.
— Пойдём-пойдём…, — старик запер входную дверь и щёлкнул выключателем на стене. Коридор тотчас вспыхнул холодным светом дневных ламп.
— Аристааарх!… это к тебе!…
Мягкий тяжёлый прыжок на паркет, чуть слышный топот пушистых лап, и полноватый белый кот появился на освещённом месте коридора.
— Благодарю вас, Максимилиан Всеволодович. Далее мы сами, — проговорил Аристарх немного сонным голосом, зевнув напоследок.
— Хорошо, я пойду тогда… Вы на сколько в этот раз? — спокойно спросил гардеробщик.
— Не знаю даже…, — задумчиво протянул Аристарх. — Дня на четыре, думаю… может, побольше…
— Ага, ну как вернётесь, ты мне забеги, мяукни.
— Разумеется, не беспокойтесь, — степенно кивнул кот.
— Ну, тогда счастливого пути, — сторож медленно направился обратно по коридору.
— Ну что, Василий, всё захватили? — деловито поинтересовался пушистый хранитель.
— Да, всё, что вы говорили, и молоко тоже, — окрепшим голосом, уже абсолютно уверенный в том, что путешествие состоится, ответил художник.
— Отлично-отлично! — кот повернулся в сторону чулана. — Тогда в путь! — Аристарх иноходью легко побежал в сторону двери в кладовку. Василий, очень волнуясь, но всё же полный решимости и воодушевлённый, смело отправился за ним….
Подойдя к двери, Василий увидел на ней кодовый замок. «Тридцать шесть сорок два», — в ответ на незаданный вопрос художника произнёс кот. «Ага..», — Василий, вдруг почувствовав приступ внезапного волнения, набрал озвученные цифры и толкнул дверь.
Та, тихонько поскрипывая, медленно отворилась в непроглядный мрак кладовой.
— Василий, слева полочка, там свеча и спички.
Художник пошарил рукой в указанном месте и нащупал толстую свечу и деревянный коробок старинных спичек.
-Зажигайте, что же вы? — удивился Аристарх.
— Сейчас-сейчас, я волнуюсь сильно, — пробормотал мужчина, чиркая спичкой. — Друг мой, всё будет хорошо, я ничуть не сомневаюсь в вашем таланте и смелости, — ободряюще сказал белый хранитель музея.
— Спасибо….
Наконец небольшую кладовку озарил мягкий, чуть колеблющийся свет.
— Теперь вниз, под лестницу, — скомандовал Аристарх и деловито прошмыгнул вперёд. Василий последовал за ним, попутно оглядываясь вокруг.
Здесь были старые картинные рамы, деревянная стремянка без третьей ступеньки, большой моток тонкого каната, чуть рваный с одного угла картонный ящик с лампочками… в общем, вполне привычный набор самых разных предметов, изредка необходимых при обслуживании здания галереи. У одной стены от пола до потолка выстроились аккуратные полочки с инструментами, банками с краской, ящичками с гвоздями и шурупами.
Неожиданно художник почувствовал какую-то необъяснимую тревогу и даже жалость, когда взгляд его упал на что-то объёмное в дальнем, самом тёмном углу, тщательно закрытое чёрной материей.
— Аристарх, простите… а что там, в углу, под тканью? — несмело спросил мужчина.
— Ах, это…, — кот заметно погрустнел. – Это один из… а впрочем, не сейчас, да и не важно уже. Вот она, наша дверь.
Василий Петрович поднял свечу повыше, чтобы получше разглядеть действительно старую, почерневшую уже от времени, дубовую раму и саму массивную, с затейливой резьбой по всей поверхности, огромную дверь, прислонённую к потрескавшейся серой стене.
Через многочисленные царапины и какие-то неразборчивые надписи нечётко просматривалась большая палитра классической формы и лежащая на ней крупная кисть. Вырезаны они были умело, но, видимо, так давно, что мелкие детали было почти и не разглядеть…
Ручка двери была выполнена в виде бронзового тюбика краски, примерно в натуральную величину, через крышечку которого неизвестный мастер продел небольшое витое кольцо, которое, в свою очередь, крепилось к самой двери на латунное «ушко».
Никаких свечений, потрескиваний, какого-либо ореола света художник не увидел. Обычная, пусть и очень старая, наверняка антикварная, деревянная дверь.
— Василий Петрович, надеюсь, краски и кисть вы не забыли? — Аристарх присел на задние лапы и взглянул на живописца.
— Нет-нет, вот тут всё, сейчас.., — мужчина поставил свечу на пол, снял рюкзак, и, немного порывшись в нём, достал небольшой кусочек картона, тюбик с зелёной (любимый цвет художника) масляной краской, и синтетическую кисточку.
— Номер кисти важен? — в сильном волнении обратился живописец к коту.
— Да Боже мой, нет, конечно же! Я бы вам сказал обязательно, — рассмеялся (впоследствии Василий утверждал, что именно рассмеялся!) белый кот. – Давайте уже, пора, время почти семь.
Художник выдавил немного краски на кусок картона, обмакнул кисть и…
— А писать по центру прямо?
— Василий, пишите уже! Где хотите пишите, время уходит, потом снова неделю ждать!
… размашисто вывел свою фамилию с затейливым росчерком в конце, как он обычно подписывал свои полотна, и поспешно отступил на пару шагов назад.
Повисла немного пугающая в свете свечки мрачноватая тишина. Дверь никак не изменилась. Морда Аристарха постепенно вытягивалась вниз, а зелёные глаза подозрительно сощуривались. Василий замер в ожидании: «Неужели не пустит?…».
Внезапно дверь затрещала, послышалось низкое далёкое гудение, палитра и кисть вспыхнули на ней ярко-голубым светом и бронзовая ручка-тюбик встала торчком параллельно полу.
— Потяните на себя…, — донеслись до ушей ошеломлённого живописца слова белого кота.
Василий решительно взялся за ручку и дернул. Дверь не поддавалась. Уже совершенно спокойный Аристарх произнёс:
– Попробуйте двумя руками, иногда заедает.
Мужчина отложил кисть и картон с краской и изо всех сил потянул за тюбик. Тишину уничтожил душераздирающий скрип веками не смазываемых дверных петель.
— Что ж вы…маслом же надо…., — хрипел художник, тянув на себя начавшую поддаваться дверь. — Да всё как-то.. лапы не доходят…, — растерянно проговорил кот, также просунувший эти самые лапы в образовавшуюся щель, чтобы помочь живописцу.
Распахнув наконец массивную дубовую дверь полностью, оба с одинаковым любопытством уставились в дверной проём.
— А.. почему именно так? — тихо спросил Василий.
— А это ваши, так сказать, мыслеобразы, ваши фантазии, ваш внутренний мир. Здесь каждый раз новая реальность, — пояснил кот, задул свечку и энергично перепрыгнул через порог.
— Ну что, Василий Петрович, поздравляю вас, вы действительно талантливы. А теперь идёмте скорей, нас ждут великие дела! — Аристарх бесшумно побежал вперёд по мягкой, свежей зелёной травке, а художник, надев рюкзак, гордо вскинул голову и отправился за ним. Мир за дубовой дверью был действительно удивительным, необычным и прекрасным — Василий и Аристарх шли по свежей травке, которая, судя по всему, только-только на днях пробилась из чуть влажноватой почвы и теперь радостно тянулась к солнышку, а вернее, к целым трём солнышкам — и это, пожалуй, поразило художника даже больше, чем то, что он вообще здесь очутился.
Одно, самое большое и яркое солнце, сияло прямо над ними, на идеально чистом голубом небе, два поменьше располагались справа и слева от него, причём оба переливались всеми цветами радуги, посылая на землю такие же разноцветные лучи.
Дул теплый лёгкий ветерок, и от него колыхались вдали вершины огромных вековых деревьев старого леса. По левую руку высился горный массив, а у самого горизонта узкой полоской тянулось море, и слабый шум прибоя приятно ласкал слух кота и художника.
Впереди, примерно в полукилометре, была небольшая деревенька, однако дома в ней совсем не походили на привычные бревенчатые срубы. Шарообразной формы, метров 30 в диаметре, они парили на высоте примерно 4-5 метров над землёй. Крыши издали казались огромными, перевёрнутыми широкой частью вниз цветками колокольчика, и расходились во все стороны тонкими острыми лепестками.
Рядом с домиками были и люди. Одетые в просторные белые балахоны до земли, они, видимо о чём-то беседовали небольшими группками, сидя прямо на траве, а дома также небольшими кучками висели чуть поодаль, словно большие неповоротливые толстые шмели, и будто бы даже жужжали негромко и низко. Вот один из людей встал и не спеша отправился в сторону леса, и тут же один из домиков отделился от общей кучки и медленно поплыл за ним.
— Аристарх, простите, а это кто? — крайне удивлённый наличием здесь ещё кого-то, кроме них, спросил Василий.
— А это… мы потом к ним сходим, сейчас пока не до них. Очень милые и приятные… люди, скажем так, — ответил кот, чуть помедлив.
Всё это время художник и хранитель шли прямо, по направлению к далёкому морю. Однако внезапно белый кот остановился, прищурив зелёные глаза, вгляделся в горный массив и произнёс:
— Ага, вот они где в этот раз. Василий Петрович, нам туда, к пещерам.
Мужчина тоже посмотрел на основание гор, и увидел несколько черных отверстий, на равном расстоянии друг от друга. Некоторые были закрыты массивными, и, как казалось издали, золотыми воротами.
— Василий, прибавим шагу! — Аристарх перешёл на галоп и легко запрыгал к крайней пещере. Художник быстро зашагал за ним.
Неожиданно Василий услышал за спиной приближающееся монотонное стрекотание крыльев, и резко обернулся.
— Аристарх!… — только и мог вскрикнуть живописец бегущему впереди хранителю. Кот остановился и тоже посмотрел назад.
Прямо на них медленно и степенно летел бегемот. В кокетливом беретике, с перекинутым через плечо этюдником и небольшой, видавшей виды палитрой под мышкой. Размером примерно с корову и на тоненьких стрекозиных крыльях по паре с каждой стороны туловища.
Выражение морды этого существа было крайне надменными даже чуть брезгливым. Не удостоив путешественников даже взглядом, он медленно проплыл по направлению к одной из пещер, закрытой воротами, те бесшумно распахнулись, впустив его внутрь, и тут же закрылись обратно.
— Ааа…, — только и смог протянуть Василий, повернувшись к ухмыляющемуся коту. — Здешний сторож, — задорно прищурив глаза, ответил тот.
— А почему… бегемот?… -растерянно спросил Василий.
— А он сам виноват, по сути дела. Перевоплотился так в своё время, вот теперь и летает тут в таком виде. Хотя забавно, согласитесь, — сказал, потягиваясь, Аристарх.
— Это да, — уже отойдя от первого впечатления, кивнул художник с улыбкой.
— Нну, почти пришли, Василий Петрович, — Аристарх бодро подбежал к крайней пещере и остановился подождать чуть отставшего художника.
— Вот и первая Ваша встреча, — кот повернул голову в сторону входа.
Подошедший живописец собрался с духом, произнёс про себя «Ну, понеслась!» уверенным шагом направился внутрь, но вдруг оторопело остановился перед самым каменистым порогом.
Из пещеры явственно доносился могучий, с присвистом, богатырский храп….
— Аааа… Аристарх?… — художник растерянно оглянулся на хранителя.
— Заходите-заходите, живописец, не бойтесь, — с некоторым злорадством сказал кот. — Она вас ждёт.
Мужчина осторожно вошёл внутрь пещеры, кот последовал за ним, зачем-то оглянувшись на пороге на остающийся снаружи солнечный и прекрасный мир.
Сводчатый потолок пещеры то тут, то там украшали острые сталактиты, а их вечные соседи снизу, сталагмиты, устремляли свои тонкие иглы вверх, возвышаясь на каменистом полу. На многих из них были наколоты обрывки упаковок от чипсов, шоколада, пирожных, да и в целом пол был основательно завален подобным мусором. Кое-где попадались пустые пивные и винные бутылки, на которые кот глядел с нескрываемой неприязнью.
Метрах в десяти от входа с потолка через равные интервалы шли свисающие на старых, потёртых проводах, ржавые плафоны, в некоторых из них тускло горели маленькие лампочки. Стены были измазаны масляной краской самых разных цветов, причём иногда Василию казалось, что в абстрактных ярких пятнах он видит фрагменты своих старых, незаконченных картин двух-, трёхлетней давности. Путешественники осторожно пробирались по слоям мусора вглубь пещеры, откуда всё громче доносился могучий храп.
Пару раз наступив на осколки бутылочного стекла, Василий, с согласия Аристарха, бережно взял его на руки, чтобы тот не поранил лап, и таким образом оба приблизились к неровной грязной потрескавшейся стене, доходящей до потолка пещеры, в основании которой была невероятно ржавая, в нескольких вмятинах, древняя стальная дверка с массивным кольцом вместо ручки. Что-то или кто-то храпело определённо из-за этой дверки.
— Пришли, — Аристарх спрыгнул на землю и размял чуть затёкшие лапы. — Рисовать на двери ничего не нужно? — поинтересовался Василий.
— Нет-нет, просто потяните, — ответил белый кот, к чему-то принюхиваясь. — Да… ну что ж… — неопределённо пробормотал Аристарх. — Смелей, Василий, — подбодрил он живописца, который несколько оробел от раскатистого храпа из-за двери.
Художник взялся за кольцо, с усилием потянул на себя, дверь медленно отворилась, при этом соскочив с одной из петель, а потом и вовсе с шумом упав на пол. Храп затих. Человек и кот замерли в ожидании. Из темноты дверного проёма послышалось невнятное бормотание, затем кто-то пару раз жалобно всхлипнул, и вновь характерные звуки глубокого сна заполонили пещеру.
Василий и кот медленно вошли внутрь.
— Поищите на стене слева, тут выключатель должен быть, если лампы ещё целы, — шепотом попросил Аристарх художника. Мужчина пошарил в указанном месте, нащупал торчащий из стены крохотный прямоугольничек и сдвинул его вниз.
Глаза обоим резанула резкая вспышка ламп дневного света сверху, которые, мигнув пару раз, хорошо осветили всё помещение.
— Мда… — кот, поджав губы, запрокинул голову и выразительно посмотрел на художника.
Василий в совершенном оцепенении широко открытыми глазами взирал на существо, так крепко спавшее у противоположной входу стены, метрах в 30 от них.
На поистине исполинских размеров старинной, с металлическими шариками на стойках, кровати, метров 10 в длину, на толстом полосатом матрасе, из которого в нескольких местах торчали пучки соломы, всё так же, невзирая на яркий свет, храпело удивительно существо.
Необычайно толстое, одетое в грязно-серую дырявую ночную рубашку, оно уютно устроилось на боку, подложив под голову одну руку, а другой во сне, видимо, рефлекторно, периодически почесывало себе живот. Видимо, это всё-таки был мужчина, хотя идеально круглое, лоснящееся лицо не позволяло определить это наверняка. На голове существа росли жиденькие с проседью короткие волосики. Широкий массивный нос, полные губы и крохотные закрытые глазки производили исключительно отталкивающее впечатление.
— Василий Петрович, надо её будить, — раздался в тишине голос Аристарха.
— А это… всё-таки она?…
— Ну формально это всегда она, а на деле у кого какая оказывается, это непринципиально в общем-то, — ответил хранитель, брезгливо оглядывая храпящего гиганта.
— Аристарх… а это кто всё-таки? — медленно выговорил живописец, хотя сам уже начинал смутно догадываться.
— Всё верно, Василий Петрович, всё верно, — словно прочитав мысли, вздохнул кот. — Это Ваша ЛЕНЬ.
— Я так и знал… И такая огромная? — безнадёжно спросил художник.
— Ну.. да, как видите… Ну уж не огорчайтесь вы так сильно, бывает, она вообще в пещеру не входит, мы её на входе сразу и встречаем, у вас всё не так плохо…, — утешил кот. — В общем, конечно, — добавил он, помолчав.
— Крикните ей что-нибудь, — попросил кот.
— Эмм… Кхм.. Товарищ! Не соблаговолите ли проснуться?! — раздался несмелый голос живописца под сводчатым потолком пещеры.
Гигант перестал храпеть. Сначала один, затем и второй глаз открылись и тупо уставились на пришельцев. Существо шумно вздохнуло, поморгало глазами, и медленно село на кровати, которая ответила на это разноголосым скрипом старых пружин.
Некоторое время Лень молча сидел, рассматривая вошедших и почесывая пухлой ручкой огромный, в складках, отвисший живот. Затем лицо его расплылось в радостной улыбке:
– Ааа, Васенька! Привет-привет, пришёл значит, всё-таки! Ну, молодцом-молодцом, надо-надо! — затараторил он неприятным фальцетом.
– Аристарх, здорово! Шерсть ещё не всю растерял в своём музее? — гигант захихикал, глядя на хранителя. — Ну а чего вам от меня надоть? Сплю я, сплю, ем и расту – всё, согласно штатному расписанию, — вновь засмеялось существо. — Чего пришли-то? — уже угрожающе наклонился к ним гигант, уперев руки в колени.
Василий попятился к двери, Аристарх же совершенно спокойно вышел вперед в произнёс – «Ты прекрасно знаешь, зачем. Где они?» «Картины что ль? Дык глаза-то разуй – у стены все стоят, все, сколько было» — недовольно ответил толстяк.
Василий Петрович только тут заметил у правой стены пять картин, стоящих рядом на мольбертах. И больше всего его поразило, что картины это были его – незаконченные полотна двух, трёхлетней давности, которые он забросил когда-то, оправдывая себя тогда отсутствием таланта и опыта, но теперь понимая, что причиной была самая обычная лень. Художник задумчиво смотрел на свои работы, не обращая внимание на смеющееся существо на кровати, и чувствовал закипающую в нем ярость, злость, но совсем не на этого отвратительного гиганта, (который начал что-то доказывать коту, а тот активно ему возражал), совсем нет… Злость на себя, на то, что, пойдя на поводу собственной лени и слабости, он предал, по сути, свой талант, свой дар, искусство…
Сбросив рюкзак, он достал оттуда кисть, краски и палитру и молча ринулся к крайней картине.
Гигант и Аристарх перестали спорить, кот неслышно подбежал к художнику и сел рядом.
Василий энергично выдавил нужные краски на палитру и всё так же молча стал творить. Он помнил этот сюжет, как и сюжеты остальных картин, помнил, как махнул тогда рукой на эти полотна, поддавшись собственной лени, и убедив себя в своей бездарности. Мазок за мазком уверенно ложились на холст, и вскоре изумительной красоты горный пейзаж был практически завершен.
— Вася, Васенька, ты стой, ты погоди! — заволновался гигант и попытался встать с постели.
— Продолжайте, не слушайте его! — мгновенно отреагировал кот, оглянувшись на внезапно потерявшего несколько килограмм толстяка в старой и грязной ночной рубашке.
— Вася, брось ты это дело, у меня вот тут винишко есть, сейчас закусочки организуем, в один момент, посидим, расслабимся! — не на шутку заволновалось существо, уменьшившись до 5 метров и ощутимо похудев.
Живописец на мгновение остановился, кисть опустилась вниз, он почувствовал внезапно навалившуюся усталость и желание действительно пропустить стаканчик-другой хорошего вина…
— Василий, не поддавайтесь! Не давайте ему вами завладеть! Боритесь! — неожиданно властным голосом выкрикнул Аристарх и, подхватив в зубы упавшую кисть, сунул в её в руку художнику.
Словно очнувшись от забытья, мужчина тряхнул головой и перешёл к следующей картине — портрет своей первой любви, который он так тогда и не дописал, обманув себя и её словами, что «у него не хватит таланта сотворить такое чудо». Всё так же энергично и уверенно, Василий увлечённо приступил к работе – вспомнив свою единственную, и почувствовав новый прилив сил, он вдохновлено писал, забыв обо всём на свете, находясь в настоящем творческом экстазе.
А Лень уже не сидел, он, вновь потеряв в росте и весе, резво вскочил с кровати и подбежал к художнику. Теперь он был около двух метров и весьма худощав.
— Вася, Василёк, успокойся, побереги силы, отдохни… — существо тряслось, как в лихорадке, скороговоркой выкрикивая слова прямо в уши живописцу, бегая вокруг него и пытаясь выхватить кисть.
— Василий, мы почти победили, только не останавливайтесь! — мявкнул кот и резко прыгнул на ноги Лени, слегка выпустив когти.
— Уйдии!… — взвизгнул тот и на мгновение отскочил от художника. Василий в тот же момент ринулся к последней, пятой картине – недописанному огромному букету сирени, эту картину он хотел подарить на день рождения матери, но, как и в остальных случаях, лень тогда взяла верх и «любящий» сын ограничился простой открыткой.
Рядом с художником уже не было двухметрового визжащего существа – не перестающий неразборчиво пищать карлик, сантиметров тридцати ростом, путался под ногами, но уже почти не мешал живописцу. Ещё, ещё немного, последний мазок – всё! Одновременно с этим с пола донёсся совсем слабенький писк:
— Вааасяяя……, — и всё стихло.
Весь потный, пошатываясь, Василий присел прямо на каменистый холодный пол и вытер лоб рукавом рубашки. Аристарх подошёл к нему, положил лапу на колено, и произнёс:
— Поздравляю, вы сделали это – первая битва выиграна! Я горжусь вами, Василий Петрович! — кот с уважением смотрел на усталого творца.
— Ну что, перекусим, и в путь? К новым победам? — улыбнулся живописец.
— Предложение принято! — ухмыльнулся и пушистый хранитель. – Доставайте припасы!
— иЭээй!… а почему не слышно тебя?… Ты там в порядке? Проснулся что ли? — внезапно донеслось снаружи, из темноты дверного проёма. Кот и художник изумлённо посмотрели на вход….
— Кто это? — шепотом спросил художник хранителя.
Аристарх поднялся, бесшумно прошёл к двери и скрылся в темноте.
Несколько секунд ничего не было слышно, затем кот позвал живописца:
— Василий Петрович, подойдите к нам!
Мужчина поднялся и, немного волнуясь, хотя голос Аристарха прозвучал достаточно спокойно, пошёл на зов. Под последним плафоном тусклого света, метрах в 20 от выхода из бывшего жилища Лени, он увидел кота и того самого сторожа-бегемота, которого они видели раньше. Он важно развалился прямо на полу пещеры, отложив старенькую палитру и неодобрительно глядя на подходившего художника.
— Что могло случиться?… Уж не нарушил ли я чего здесь?.. — тревожно подумал Василий, останавливаясь перед всё так же молчащим надменным сторожем.
— Так-так… — густым басом протянул тот, поправил съехавший чуть на бок фиолетовый замшевый берет («Боже, какая безвкусица!» — пронеслось в голове живописца), — значит, это вы тут безобразничаете? — строго спросил он, глядя крохотными глазками на путешественников.
— Ксенофонт Вольдемарович, я же объясняю вам — это очередной творческий человек, который хочет избавиться от всего, что мешает ему развивать свой талант, вы же знаете, что я периодически привожу за Дверь таких людей. — Аристарх подёргивал пушистым хвостом, поднимая маленькое облачко пыли. — Что именно вас смущает? — прямо спросил он бегемота, тревожно сверкнув Василию зелёными глазами.
— Я понимаю — борьба, и всё такое прочее… — ответил массивный сторож, — Но зачем было так радикально-то? Зачем вы его совсем-то уж уничтожили? — Ксенофонт Вольдемарович в недоумении рассматривал кота и художника.
— Простите, я не могу понять, — вновь заговорил хранитель, — Вам его жалко?… Вы прекрасно знаете, что каждый входящий рождает свои собственные препятствия на пути к Мастерству, здесь они визуализируются и обретают физическую форму, — кот нетерпеливо переступил передними лапами.
— Знаю, разумеется… Но Лень почти у всех есть, можно было бы его и оставить маленького, вырос бы у следующего творческого вашего, и расходов-то… — бегемот внезапно осёкся и замолчал.
Кот в крайнем изумлении вытаращился на толстокожего сторожа.
Затем на белой полноватой морде Аристарха появилась неприятная ухмылка, а изумрудные глаза зло сощурились:
— Понятно. Вам фонды урезали в этом периоде. И наш дорогой и уважаемый всеми (хоть одного найти! — добавил про себя кот) Ксенофонт Вольдемарович решил схитрить — уговаривать хранителей и их подопечных не уничтожать свои пороки полностью, а в ведомостях Наверх вы, разумеется, пишите о полной победе и просите ещё метаматерии? Очень ловко придумано, браво!
Бегемот обиженно засопел и отвел глаза в сторону. Молчавший до того Василий воспользовался паузой и наклонился к коту:
— Аристарх, извините, я вообще ничего не понимаю из вашего разговора, — зашептал художник. — Потом объясню, этот старый бюрократ и так задержал нас дольше положенного, — шепотом же ответил кот.
Бегемот меж тем пожевал огромными губами, и несколько заискивающим тоном обратился к Аристарху:
— Эммм.. Аристарх.. вы уж… не говорите там… я ведь.. сами понимаете…, а то где ж мне потом…, а если вообще перевоплощение с понижением выпишут?… я жеж…. мне…, — голос его задрожал и сторож трубно высморкался в неизвестно откуда взявшийся красный носовой платок размером с простыню.
Аристарх устало и снисходительно посмотрел на него, вздохнул и тихо сказал:
— Чтобы больше не слышал даже. Если хоть один хранитель мне об этом…
— Что вы, что вы! Никогда! Вот чтоб мне крылья обрезали! — горячо пообещал бегемот.
— Василий, рюкзак заберите и пойдёмте дальше, — кот медленно направился к выходу.
Художник, вернувшись за оставленными вещами, аккуратно сложил всё в рюкзак и поспешил следом за хранителем. Проходя мимо всё ещё сидевшего на земле Ксенофонта Вольдемаровича, он молча кивнул ему, на что тот ответил тоже горестным кивком и глубоко вздохнул, подняв целую тучу пыли и мусора.
Художник догнал кота уже на выходе из пещеры.
— Куда теперь? — с готовностью спросил живописец.
— А тут рядом — вот к той пещере с воротами, — ответил Аристарх и резво потрусил в указанном направлении.
На небе появилось ещё одно, ярко-зелёное солнце, висевшее выше трёх других, и мир вокруг, а особенно белые балахоны всё также мирно беседующих вдали людей, приобрел приятный зеленоватый оттенок. Лес успел разрастись почти в два раза, и огромные, почти до самого неба, развесистые ели шумели от ветра совсем близко, источая едва уловимый бодрящий аромат свежей хвои.
Путешественники вплотную подошли к воротам, и те, как некоторое время назад для сторожа на стрекозиных крыльях, так же гостеприимно распахнулись перед ними.
Василий Петрович и Аристарх вошли внутрь, ворота тотчас закрылись со звонким щелчком встроенного замка.
— А обратно как? — испугался художник. — Выйдем, не волнуйтесь, — улыбнулся кот.
Эта пещера весьма значительно отличалась от той, которую они только что покинули. Ровный, спокойный свет дневных ламп с потолка, кремово-белые стены из оштукатуренного песчаника, идеально чистый пол, и повсюду холсты самых разных размеров, подрамники, багеты, мольберты…
Холсты стояли, прислонённые к стенам, сложенные небольшими кучками друг на друга, рамы и багеты аккуратно собраны вместе также маленькими партиями вдоль стен, а мольберты были как собранные и готовые к работе, так и прямо в упаковке.
И ни одной картины — все холсты идеально чисты.
На стенах длинными рядами тянулись узкие полочки — на них, опять же в идеальном порядке и совершенно нетронутые, лежали краски, кисти, растворители и карандаши.
Василий удивлённо взирал на все эти богатства, Аристарх же уверенно бежал вперёд, так что художник не всегда успевал за своим другом.
Наконец, длинный широкий коридор-склад привёл их к уютной комнатке, посреди которой стоял собранный совершенно новый мольберт, на нём большой, натянутый на подрамник холст, также абсолютно чистый.
Рядом на подставке лежали тоже ещё не бывшие в работе кисти, остро отточенные карандаши и несколько закрытых тюбиков с краской. В углу — шикарный диван, обтянутый красной кожей, в другом углу — такое же кресло, пара цветов в больших горшках прямо на полу и несколько холстов на стенах — тоже полностью чистых.
По комнате, от дивана к креслу, иногда на пару секунд останавливаясь перед мольбертом, суетливо бегал невысокий старичок лет семидесяти, в поношенном сером пиджачке, белой рубашке и галстуке и взъерошенными, торчащими во все стороны волосами.
Василий, которому не сразу стала видна нижняя часть старичка, оторопело замер на месте — вместо ожидаемых им таких же поношенных, слегка помятых брючек, мужчина увидел голенастые куриные лапы, которыми человечек ловко перебирал, бегая по комнате.
Поминутно вздыхая и что-то бормоча под нос, человечек все так же перемещался по прямой — от дивана к креслу. Внезапно он слегка изменил маршрут, и, на глазах изумлённого живописца, добежав до стены, засеменил прямо по ней, а добравшись до потолка, не останавливаясь, пересёк и его, и спустился уже по другой стене на толстый полосатый ковёр, который покрывал весь полкомнаты.
Аристарх спокойно и с небольшой грустинкой смотрел на старичка.
— Аристарх… вообще никаких вариантов… Кто это? — тихо спросил живописец.
— А вы сами поймёте по ходу, — ответил хранитель — Подойдите поближе и поздоровайтесь с ним.
Художник несмело подошёл к дивану, и произнёс, чуть поклонившись:
— Здравствуйте!
Старичок подпрыгнул в воздухе, молча уставился на внезапных гостей и тихо пролепетал:
— «Дообрый день…
Полминуты прошли в молчании.
— Вы художник? — попытался возобновить диалог Василий.
Испуганно смотревший до того на мужчину человечек страдальчески улыбнулся, часто заморгал глазами и медленно пошёл прямо к живописцу… Василий оглянулся на Аристарха, тот невозмутимо сидел позади и молча смотрел на приближающегося старичка.
— Я?… понимаете.. вообще я, да, я художник! — с неожиданной горячностью воскликнул человечек. — Я очень одарён! Я талантлив! — дребезжащим тенорком продолжал он, переступая с одной лапы на другую. Василию вдруг показалось в чертах лица старичка что-то неуловимо знакомое, почти родное…
— Прошу вас, присядем, — сказал маленький хозяин и засеменил к дивану.
Василий Петрович последовал за ним. Кот медленно прошёл по комнате и прыгнул на кресло, тотчас же развалившись в нём и стал внимательно смотреть на двух собеседников. Василий присел на диван, человечек, смешно подпрыгнув, плюхнулся рядом, достал из кармана мятую пачку папирос и деревянный коробок спичек, точно такой, как тот, что был в подвале музея.
— Так вот, — закурив и выпустив облако густого белого дыма, продолжил художник на куриных лапках. — Я, знаете ли, в своём даровании-то уверен.. вот чувствую, что есть оно у меня. Обустроил мастерскую, как видите, закупил самые лучшие холсты, кисти, целую кучу денег отдал за краски, а рамы, багеты!.. — человечек самодовольно огляделся. — Я вам так скажу, — затушив папиросу, проговорил он, — если уж надумали становиться художником, то нужно к этому основательно подготовиться! — старичок важно откинулся на спинку дивана и закинул одну лапу на другую, пошевелив когтями.
Василий еле сдержал смех — настолько забавно это выглядело.
— Простите, а можно увидеть Ваши картины, мне, как Вашему коллеге, очень интересно! — вежливо обратился он к человечку.
— Ккартины?… — внезапно осипшим голосом испуганно произнёс тот.
— У меня… я.. пока.. в общем…, — на лице старичка отразилось страдание и он горестно опустил голову. — У меня пока нет ни одной картины. Я боюсь. Боюсь начинать, — не поднимая головы, тихо, но внятно произнес, наконец, собеседник Василия.
— Но это же совсем просто! — с преувеличенным оптимизмом воскликнул Вася, подавив мелькнувшую тревогу и какие-то не слишком приятные воспоминания. — Вот смотрите, я даже могу сейчас попробовать что-нибудь написать при вас, если позволите воспользоваться вашим холстом и мольбертом, краски у меня есть! — воодушевлённый Василий вопросительно посмотрел на старичка.
Аристарх негромко чихнул в своём кресле и потёр нос лапой, как-то двусмысленно посмотрев на Василия. Человечек медленно поднял голову, повернулся к мужчине и изменившимся голосом произнёс с неприятной ухмылкой:
— Попробуйте-попробуйте, мольберт и холст в вашем распоряжении, творите на здоровье всё, что душе угодно! — он негромко, но очень неприятно засмеялся. — Всё, что угодно…
Художник посмотрел на Аристарха, который всё так же молча лежал в кресле. Кот кивнул и перевёл взгляд на человечка. От же, подняв голову, самодовольно смотрел на Василия. Василий, несколько смущаясь от такой резкой перемены в голосе и настроении хозяина этого места, подошёл к холсту и снял рюкзак, чтобы достать оттуда кисти и краски.
— Нет-нет, можете пользоваться моими, Вы мой гость, — послышалось с дивана. — Ну что ж, благодарю вас! — мужчина взял в руки кисть и оглянулся на старичка. — Что для вас изобразить?
— А Вы можете всё, что угодно? — всё с той же неприятной улыбкой поинтересовался он. — Да в общем-то да… — опять отогнав смутное предчувствие, ответил художник.
— Хорошо! — маленький человечек проворно спрыгнул с дивана и подошёл к Василию. — Нарисуйте мне…. да вот хотя бы Вашего спутника, этого белого кота, — вкрадчиво сказал старичок и в упор посмотрел на Василия из-под косматых, чуть тронутых сединой, бровей. Художника точно обдало ледяной водой — именно животные никогда ему не давались, сколько раз он пытался, ещё в самом начале своего творческого пути, нарисовать какого-нибудь зверя, и всегда они выходили или статичными, или с нарушенными пропорциями, или вовсе непохожими на себя.
В конце концов, художник бросил всякие попытки к анималистике, убедив себя, что он вполне себе талантлив и в других жанрах, а тут уже если не выходит, то и шут с ним… подумаешь…, зато всё остальное — запросто!…
— Ну, что же Вы? Нарисуете? — грубовато спросил хозяин и нетерпеливо поскрёб когтями о толстый ковёр. Василий беспомощно посмотрел на него и только тут заметил, что у его собеседника не было зрачков в глазах — только густая темнота двух овалов пристально смотрела на мужчину и ждала ответа. Вася взял себя в руки и произнёс:
— А.. может быть, что-нибудь другое?
— Нет уж, Василий Петрович. Сказали — всё, что угодно — так будьте добры и нарисовать, — отчеканил старик, заложив коротенькие ручки в засаленных рукавах пиджака за спину. — Творите, художник, ведь Вы же мастер! — существо вновь неприятно улыбнулось и Вася внезапно заметил, что, несмотря на разницу в возрасте («хотя кто знает, сколько ему лет…») — седоватые волосы и эти пугающие своей непроницаемой чернотой глаза — хозяин этой мастерской чертами лица неуловимо похож на него самого… причём, постепенно это сходство проявлялось всё больше — чуть-чуть вытянулся нос, слегка проступили скулы, почти незаметно, но всё немножко выше стал лоб…
В этот момент Аристарх спрыгнул с кресла и подбежал к своему подопечному:
— Василий, не бойтесь только. Я сяду сейчас обратно в кресло, приму красивую позу и вы меня мастерски изобразите! — кот внимательно, с некоторой тревогой, заглянул в лицо художнику.
— Но, Аристарх, поймите, я… Я знаю. Именно в этом и дело.
— Позвольте нам немножко посекретничать наедине, — обратился кот к существу, которое всё с той же лёгкой улыбкой смотрело то на чистый холст, то на художника. — Конечно-конечно, а я пока кисточки приготовлю — Вы у нас такой пушистый весь, нужны особые…, — ответил тот и подошёл к полочке под мольбертом.
— Пойдёмте вот туда, — кот мотнул головой в дальний угол комнаты и в несколько прыжков очутился там. Художник последовал за ним.
— Будьте любезны, возьмите меня на руки, он не должен слышать наш разговор, — кот оглянулся на человечка, который деловито перебирал кисти.
Василий аккуратно взял Аристарха с пола и приобнял на уровне своей груди, как ребёнка.
— Итак, Василий Петрович, это испытание, пожалуй, одно из самых сложных, — шепотом начал Аристарх.
— Понятно… а кто это? — также шепотом спросил художник.
— Это сочетание вашего Страха и его производных впоследствии — ограниченности, нежелания преодолевать трудности, учиться и развиваться — вообще очень интересный персонаж, — зашептал кот.
— Вы когда-то спасовали перед препятствием на вашем творческом пути, не смогли или не захотели приложить усилия и всё-таки научиться анималистике, а бросили это дело после нескольких неудачных попыток, так?
— Так… — горестно вздохнул художник.
— Это в итоге породило страх — страх браться за что-то новое и неизвестное — вы начали бояться, что у вас вновь ничего не выйдет. Со временем вы убедили себя, что рисовать нужно только то, что получается сразу, хотя не спорю, в этом плане у вас успехи очень существенные, — продолжал кот.
— Сама анималистика тут не так и важна — но это именно та причина, то препятствие, отступив от которого, вы позволили себе и в дальнейшем поступать так при возникновении сложностей в рисовании. А это — пусть и не такой уж короткий, постепенный, но, тем не менее — путь к деградации, отказ от развития, и в итоге — та самая тьма, что вы видели в его глазах.
— Ясно-ясно…, — задумчиво произнёс художник. — Но… это действительно сложно, Аристарх… или эта атмосфера, или то, что я так перед ним похвастался… я и правда, как тогда… не могу себя пересилить… Если и здесь, в этом месте, на этом испытании у меня ничего не выйдет.. Я.. я просто не смогу рисовать дальше… Одно дело – дома в мастерской у себя, там никто не видит и вообще… а здесь… понимаете? – Василий с невыразимой тоской посмотрел на хранителя.
— Вы должны попробовать! — горячо зашептал кот. — Василий, не позволяйте ему взять верх, не дайте ему стать полностью похожим на вас, я уже вижу в его лице ваши черты, не позволяйте ему взять верх! — последние слова Аристарх почти прокричал, и существо быстро обернулось к ним.
— Ну что?, Василий Петрович, будете всё-таки рисовать, а? — человечек жирно захихикал и потёр морщинистые ладошки. Волосы его потемнели, и художник заметил, что существо будто бы стало чуть выше ростом. Когтями пальцев лап он нетерпеливо царапал ковёр, выдирая из него крохотные пучки ворса.
Художник опустил кота на пол, лицо его было по-прежнему очень печально и задумчиво.
— Так как? Возьметесь, творец? — издевательски выкрикнул человечек, взял одну из кистей и, не обмакивая в краску, энергично поводил ей по чистому холсту.
— Василий, умоляю, примите верное решение! У вас все получится! — Аристарх впервые за всё время путешествия с настоящей мольбой глядел на художника.
Мужчина глубоко вздохнул и выпрямился:
– Я.. я решил……… Я нарисую Вам то, что Вы хотите! — выдохнул художник и посмотрел прямо в темноту глазниц Кура. Аристарх довольно улыбнулся, одарил человечка уничижающим взглядом и побежал к креслу. Запрыгнув на него, кот вытянул перед собой передние лапы и лёг в полоборота, поигрывая пушистым хвостом, который, как, впрочем, и вся шерсть хранителя, изрядно запылился за время путешествия.
Кур помрачнел, бросил на полочку перед мольбертом несколько кистей, которые до того держал в руках, быстро прошёл к дивану, и, усевшись на него, всё так же с издёвкой произнёс:
– Отлично!… Приступайте же, самородок!.
Василий кинул взгляд на куроногое существо – «Благодарю, уверен, я Вас не разочарую!» — художник быстрым шагом прошёл к мольберту, взял в руки карандаш и начал делать набросок.
— Уж постарайтесь! — Кур суетливо вынул из кармана помятую пачку и задымил сероватой папиросой, пристально глядя на живописца.
— Василий, не торопитесь, всё получится, — проговорил с кресла Аристарх. Мужчина кивнул и продолжил работу. Вот на холсте стали проявляться контуры животного, художник сосредоточенно, весь погрузившись в творческий процесс, вырисовывал отдельные части кота, стараясь соблюсти пропорции и вспоминая всё, что знал по анималистике.
Закончив с наброском, он отложил карандаш, ещё раз пристально оценил с расстояния работу.
— Разрешите воспользоваться Вашей палитрой? Я вижу, она совсем новая.
— Пользуйтесь, пользуйтесь! — раздражённо донеслось с дивана и Кур закурил новую папиросу, наполняя комнату тяжёлым табачным запахом.
Аристарх замер, стараясь даже взглядом подбодрить живописца. Василий, волнуясь, приступил к основной части. На полотне начала появляться голова, кошачьи уши, изумрудно-зелёные глаза хранителя. «Вот так…. А здесь.. так…» — бормотал художник, всё больше погружаясь в работу и поминутно сравнивая изображение с хвостатым оригиналом, который, не шевелясь, лежал в кресле.
Кур полез было за третьей папиросой, но передумал, соскочил с дивана и подбежал к Василию:
– Ну что, как? Получается? — изображая фальшивое участие, заглянул он на холст.
— По-моему, да… — задумчиво протянул художник, не отрываясь от процесса.
— Уверены? Мне вот уже как-то не очень нравится! — затарахтел Кур. – Ненатурально, морда какая-то неживая, и вообще, хочу вам сказать, вы…, — Аристарх резко оборвал голенастое существо, не двигаясь с кресла и чеканя каждое слово. – Дайте. Художнику. Закончить. Не мешайте творить. Сядьте на место! — почти выкрикнув последнюю фразу, кот полоснул зелёным огнём глаз поношенный серый пиджак.
Человечек развернулся к нему и два мрачных овала встретились с двумя горящими ненавистью изумрудами:
— Я заказчик! Я имею право! Я хочу видеть! — взвизгнул Кур и яростно сжал пальцы на куриных лапах, отчего когти с треском ушли глубоко в толстый ковёр.
— Вот и оставьте мастера в покое, — ледяным тоном ответил кот, всё так же оставаясь неподвижным. – Ваши реплики и действия уже, по сути, нарушают Правила Девяти, и вы прекрасно знаете, что с вами будет и кто это сделает, если об этом узнают Наверху! — властно закончил Аристарх и зелёный огонь отчётливо отразился в черных глазницах.
Ужас на секунду мелькнул на морщинистом лице, и Кур, скрипнув зубами, молча вернулся на диван и сразу же зажёг очередную табачную палочку.
Василий же почти не слышал этого спора – художник был по-настоящему увлечён, и самое главное – он действительно верил, и можно даже сказать, знал, что в этот раз у него всё получится.
Он совершенно забыл о прошлых неудачах и разочарованиях, кисть скользила легко и непринуждённо и величественный Аристарх, чем-то напоминавший в этой позе египетского сфинкса, уже вполне отчётливо смотрел с холста, и получался не только удивительно похожим, но и живым, выразительным!
Человечек кинул на пол пустую пачку, вскочил с дивана, бросил – «Сейчас вернусь!» и побежал вглубь коридора.
— Куда это он? — шёпотом тревожно спросил художник.
— Сигареты закончились, — усмехнулся кот. – Как там у вас? Получается?
— Да! Я почти закончил, последние штрихи остались…, — ответил художник. — А вы о чем-то спорили с ним?
— Да ничего особенного, как всегда почти, — улыбнулся хранитель.
— Ага… так.. погодите… вот усы ещё… чуть уши… всё! — живописец вывел в углу холста своё имя.
В это время в глубине коридора показался Кур, быстрым шагом приближаясь к ним и дымя очередной, вытащенной уже из новой пачки папиросой, которую он вставил в массивный деревянный мундштук, украшенный затейливой резьбой.
— Ну что там? Готово, наконец? — развязно спросил он, подходя к мольберту.
— Да, вот как раз только закончил, — Василий отошёл чуть в сторону, чтобы не загораживать полотно.
Кур изумлённо уставился на холст:
– Но… как же так?… у вас…. У вас…. Получилось?! — он в ярости уничтожил всю папиросу одной затяжкой.
– Нет, подождите… пропорции… сходство… нет! НЕТ!… ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! — заверещало существо, в клочья раздирая ковёр под лапами.
— Почему же? — художник уже с опаской смотрел на человечка. Аристарх спрыгнул с кресла, подошёл к мольберту и взглянул на картину.
— Отлично вышло! — удовлетворённо сказал он. – Василий, поздравляю! Вот видите – главное – вера в себя и сосредоточенность на процессе! — хранитель повернул голову в сторону Кура.
— Ну что? Вы, как я понял, тоже согласны со мной? Картина удалась! — кот сделал особое ударение на последней фразе.
Кур перестал скрести когтями и замер, поражённый какой-то мыслью – «Но ведь тогда… тогда получается?.. меня больше нет?» — черные овалы глазниц стали почти идеально круглыми, нижняя челюсть существа отвисла, а вновь начатая недокуренная папироса спикировала на ковер.
— Ну… боюсь, что так, — с едва заметной улыбкой на морде ответил Аристарх. — Нееет… Нет!… Я столько лет… и теперь!…. НЕЕЕТ!… — Кур бешено огляделся, вскинул руки вверх, затем, видимо, передумав, махнул головой и ринулся огромными шагами к одному из холстов на стене.
— Столько лет, столько лет!… — выкрикивал он, загребая когтистыми лапами ворс.
— Я же…!…. Я… Ааааррргхххх!!! — оторвавшись от земли, Кур прыгнул прямо на холст и так и остался там… Прекрасно нарисованный, в момент своей ярости, с воздетыми к небу руками и искажённым гримасой ненависти лицом.
— Вот и его первая картина, — улыбнулся кот.
Василий, поражённый увиденным, стоял на месте.
– Кто же он?
— Это был ваш Страх, дорогой мой живописец. Страх и самообман, убеждение себя в том, что нужно делать только то, что получается сразу. А теперь его нет – вы свободны от этого, с чем я вас, кстати, от души и поздравляю! — Аристарх протянул переднюю лапу, Василий растерянно её пожал.
– Спасибо… я… честно говоря…, — тут художник осёкся и прищурился на один из углов холста с Куром.
Аристарх взглянул туда же.
Прямо из уголка потянулась тоненькая струйка дыма, а через пару мгновений мелькнул крохотный язычок пламени. Одновременно с этим его брат-близнец выскочил на другой угол картины и вот уже они, разрастаясь всё больше, устремились навстречу друг другу.
Внезапно вспыхнули и другие холсты на стенах, огонь пополз вверх по углам комнаты, путешественники почувствовали нарастающий жар и удушье.
— Бежим! — крикнул кот и бросился к выходу.
— Подождите, картина моя! — Василий метнулся к мольберту, но пламя уже охватило и его.
— Василий, бежим, бросайте всё! — Аристарх вернулся обратно и зубами потянул художника за штанину. – Скорей!
— Но.. моя картина!
— Василий, если мы не уйдём сейчас, это будет ваша последняя картина!» — в отчаянии заорал Аристарх.
Комната уже была охвачена огнём почти полностью, только диван, стоящий напротив выхода в коридор, пока ещё лишь занимался с одного угла. Василий подхватил рюкзак, сбил с него маленький язычок пламени, схватил в охапку кота и бросился вон. Вскочив на диван, художник перемахнул через спинку и побежал по коридору к выходу. Лампы дневного света лопались над ними одна за другой, обдавая друзей мелкой пылью осколков.
Наконец, показались золотые ворота, которые, к радости путешественников, тут же распахнулись перед ними. Выбежав из пещеры, Василий отпустил Аристарха и в изнеможении упал на траву.
— Успели! — выдохнул кот и оглянулся на захлопнувшиеся ворота. Внезапно мимо них на полной скорости пронесся Ксенофонт Вольдемарович в ярко-красной старинной пожарной машине. Едва помещаясь на водительском сидении, в огромной блестящей золотом каске, он, не снижая хода, и не меняя сосредоточенного выражения на морде, снёс ворота и мгновенно скрылся в глубине коридора.
— Ну и отлично, — произнёс Аристарх, глядя ему вслед.
— А нам ничего не будет за это? — с тревогой спросил Василий.
— А мы тут, собственно, и ни при чём. Да и размяться ему полезно будет, — ухмыльнулся хранитель, развалившись на мягкой траве и подёргивая ушами.
Василий задумчиво смотрел в темноту пещеры, откуда они только что так стремительно вернулись.
— Моя картина…, — сокрушенно вздохнул он и тихонько всхлипнул.
— Ну, Василий Петрович, ну что вы? — кот подошёл к художнику и положил лапу ему на колено.
— Жалко… так хорошо получилось…, — прошептал тот, не глядя на кота.
— Понимаю… и не спорю — жалко. И получилось действительно здорово. Давайте так, — кот взглянул в лицо художнику. — Как только вернёмся обратно в музей, вы меня обязательно нарисуете ещё раз, договорились? — Аристарх поставил на колено мужчине вторую лапу.
— До.. договорились.., — немного окрепшим голосом ответил тот.
— Ну, вот и замечательно! — кот улыбнулся и прищурился на одно из четырёх солнц.
Василий потянулся лёжа, потёр лицо руками и сел.
— Куда дальше? Или сначала перекусим? — художник вопросительно посмотрел на кота.
— Можно и перекусить! — согласился тот и дунул на созревший одуванчик, отчего чинно стоявшие до того рядышком пушинки весёлой толпой разлетелись в разные стороны.
— А дальше мы куда? — художник разложил на скатерти продукты и налил молока в глубокую стеклянную миску.
Аристарх подошёл к миске.
– А дальше…
Диалог двух друзей прервал шум и грохот выезжающей из пещеры пожарной машины. Вся в копоти и кусочках пепла, она пронеслась мимо, затем, круто развернувшись, остановилась чуть поодаль. Ксенофонт Вольдемарович, шумно отдуваясь и вытирая морду огромным зелёным платком («У него целая коллекциях их, видимо», — подумал Василий), подошёл к ним и со вздохом уселся рядом.
— Фуух… еле потушил…, — бегемот снял чуть помятую пожарную каску и попытался выправить вмятину.
— Сильно выгорело? — спросил кот, успевший сделать пару глотков молока и вытирая усы лапой.
— Почти полностью. Вот балкой чуть не придавило, хорошо, в каске поехал! — ответил сторож, обтирая поверхность платком, отчего каска вновь заблестела золотом на солнце.
Василий застенчиво произнёс:
— Вы уж простите… мы сами не ожидали, что так всё произойдёт там….
— Да ничего, бывает и не такое — ответил старый пожарный, улыбнувшись уголками губ.
— Дело в том, Василий, что Страх каждый художник побеждает по-своему, — повернулся к нему Аристарх.
— У вас всё произошло достаточно быстро, эмоционально и, к счастью, полностью, то есть победа была абсолютной, вы смогли изгнать его навсегда. Бывает так, что Страх уменьшается до размеров обычной мышки. Помню, ходили мы с одним живописцем из Австрии, так вот у него как раз так и произошло — полностью победить Страх он не смог, так мы этого крошечного человечка ловили потом по всей пещере, забавно вспомнить даже, — засмеялся кот, перекатываясь по мягкой траве и ловя лапами какую-то букашку.
— Но поймали в конце концов? — заинтересованно спросил Василий, предлагая бегемоту свежих огурчиков из своих запасов. Тот с благодарностью принял овощи, выбрав самый большой, закинул его в пасть и с удовольствием захрустел.
— Да куда там!.. — грустно ответил Аристарх, когтем передней лапы срезав одуванчик и задумчиво его разглядывая.
— Так и ушли. Но тот художник и сам не захотел. Он решил, что небольшой, а в его случае — совсем крохотный страх — должен остаться. По его мнению, это поможет критичнее относиться к своему творчеству, — хранитель зевнул и вернул одуванчик на место — тот тут же врос обратно на стебель.
— Вот как…, — задумчиво протянул живописец. — Может, и мне тогда стоило… а я так прямо сразу…, — художник погрустнел.
— Василий Петрович, да боже мой! Не берите в голову, у каждого свой путь! Всё произошло так, как должно было произойти. — Аристарх поднялся и подошёл к мужчине. — Поймите, у вас был тот самый творческий экстаз, что-то даже сродни так называемому катарсису — духовному очищению, сбросу всего негатива, что накапливается в течение жизни, и особенно у творческих людей. Передайте колбаски, — кот указал на порезанное художником салями. Василий отдал хранителю тарелку, взяв один кусочек, и задумчиво стал жевать.
— Совершенно верно! — вступил в разговор Ксенофонт Вольдемарович.
Бегемот уже закончил с огурцами, и теперь не спеша набивал пахучим табаком огромную черную трубку, которую вынул из симпатичной походной сумочки, ранее незамеченной художником. Впоследствии Василий так и не смог внятно объяснить, как тот управлялся с трубкой своими лапами, но настаивал, что это действительно было. Аристарх подтвердил, сказав, что сторож всё никак не может бросить курить, «хотя в глубине души наверняка и не хочет», — добавил хранитель.
— Помните того импрессиониста, из Германии? — бегемот достал деревянный коробок и, чиркнув спичкой, принялся раскуривать трубку.
— О да! — оживился кот, довольно щурясь на самое большое солнце. — Это было нечто! — Аристарх перевернулся на спину и заложил лапы за голову.
— Там, Василий Петрович, все произошло ещё эффектнее чем у вас. Приходим мы, значит в пещеру. У этого художника тоже одним из врагов был Страх и Сомнение, только в его случае визуально это была громадная красноватая жаба, невероятно сварливая и к тому же постоянно пьющая пиво из большой бочки. Так вот, по окончании испытания, когда стало ясно, что победа за нами, эта самая жаба внезапно начала раздуваться, а потом просто взорвалась! — кот с ухмылкой смотрел на Василия. Тот с интересом слушал, помешивая ложечкой сахар в стакане с чаем.
— Взрывом нас с ним выбросило из пещеры, художник сильно ушиб голову, а я месяц отлёживался в кладовке со сломанной лапой, — закончил кот и взял с тарелки последний кусочек салями.
— Хорошо, я сразу подъехал, — добавил Ксенофонт Вольдемарович, затянувшись трубкой и выпустив стаю крохотных бегемотиков из дыма, которых тут же подхватил небольшой порыв ветра и унёс прочь.
— Да-да, мы бы тогда без вас неизвестно сколько провалялись бы без сознания, — подтвердил кот. — Вы были как всегда оперативны и вовремя! — Аристарх уважительно поклонился бегемоту. — Такая работа… — протянул тот и взял маленькую помидорку со скатерти.
— Ну что, можно потихоньку складываться? — поинтересовался живописец, почувствовав, что беседа их может слишком затянуться, а ещё неизвестно, сколько и каких испытаний ждёт впереди. — Да-да, Василий Петрович, что-то мы и правда засиделись, — подтвердил его догадку хранитель и начал собирать пустые тарелки.
— Скажите, а хранители — это всегда коты? — озвучил художник внезапно появившийся у него в голове вопрос.
— Совсем необязательно, — улыбнулся Аристарх, залпом выпив оставшееся молоко из миски и подавая её мужчине.
— Бывают собаки, ежи, кролики, вороны, даже хомяки и крысы, — ответил кот. — Хранитель, если ему позволят, конечно, сам может выбрать форму воплощения. Хотя зачастую визуализация хранителя определяется советом Девяти и не подлежит обсуждению. Иногда хранители бывают даже в виде детей, обычно девочек лет до семи — к ним больше всего доверия, — Аристарх начал складывать скатерть.
— Помните «Алису в стране Чудес»? Так вот, на самом деле глубоко уважаемый мною Льюис Кэррол описал как раз своё путешествие с хранителем, убрав из скромности себя, и, с согласия хранителя, сделав её главной героиней, — кот подал скатерть художнику и огляделся вокруг, проверяя, не забыли ли они что-либо. — Как раз в его случае, для большего доверия ученого, и был выбран образ ребёнка.
— Что вы говорите!» — поразился Василий. — То есть этот мир доступен не только художникам?
— Совершенно верно, подобные кусочки Мироздания с возможностью их посетить и победить то, что мешает развиваться, есть во многих сферах человеческой деятельности. — Аристарх застенчиво попросил у Ксенофонта Вольдемаровича трубку.
— Вы же бросили?! — удивился тот.
— Всего один разок, — тихо сказал кот и, получив желаемое, глубоко затянулся, пустив в воздух маленьких белых дымных котят, которые, смешно перебирая лапками и радостно мяукая, унеслись вверх, по направлению к левому солнцу.
— А какие препятствия были у Кэррола, если не секрет? — проводив их взглядом, поинтересовался живописец.
— Вот тут вам не скажу, — Аристарх помахал котятам вслед лапой. — Он был математик, а у них препятствия и страхи совершенно иные, нежели у художников. А я, знаете ли, как у вас называется, гуманитарий, — засмеялся кот и потянулся на лапах, при этом зевнув и лязгнув зубами.

— Никогда бы не подумал…, — протянул художник, одевая рюкзак.
— Да, ваш мир интереснее, чем кажется, — хранитель хитро прищурился на художника.
— Ксенофонт Вольдемарович, вы пока тут будете? — спросил кот у развалившегося на траве сторожа. Тот что-то пробормотал, повернулся на бок и внезапно захрапел.
— Всё понятно, — ухмыльнулся хранитель. — Пойдёмте, Василий Петрович, наше с вами путешествие ещё не окончено, — Аристарх остановился и задумчиво посмотрел в сторону леса. Верхушки огромных деревьев чуть покачивались от ветра, словно поглаживая друг друга зелёными ветками, а из глубины доносились привычные в любом лесу звуки — стук дятла, негромкое пение птиц, деревянное поскрипывание старых стволов.
— Я готов! Ведите! — бодро и весело отозвался художник, полностью восстановив силы во время их пикника и действительно готовый к любым подвигам.
— Замечательно! Тогда за мной! — в тон ему отозвался кот и привычной иноходью побежал вперёд.
— Куда теперь? — Василий направился вслед за хранителем, сорвав ярко-красный цветок с тремя толстыми мясистыми лепестками и вставив его в кармашек рюкзака.
— Нам вон туда, — ответил, не оборачиваясь, кот, – к самой крайней пещере, той, что не закрыта воротами. – Аристарх внезапно остановился и посмотрел в сторону далёкого моря.
В небе над водой появилась крохотная черная точка, которая, постепенно увеличиваясь, превратилась в огромного, слегка полноватого хомяка, нежно-розовая шерсть которого была аккуратно расчесана на пробор вдоль всего тела. Он медленно плыл брассом вниз головой, периодически поправляя надетую на нём лиловую водолазную маску.
Василий Петрович обалдело глядел на это чудо, не в силах даже спросить у кота, кто это.
Хомяк меж тем достиг воды, чуть остановился у самой поверхности, глубоко вздохнул (отчего по воде пошли волны) и с шумом нырнул в море. В то же мгновение четыре разноцветных солнца на небосводе выстроились из горизонтальной линии в вертикальную, причём самое большое, привычного желтого цвета, оказалось вверху, но свет его был уже не таким ярким, как раньше, когда друзья только вошли в этот мир.
— Аристарх…, — начал художник, переводя взгляд широко открытых глаз то на уже вновь успокоившееся море, то на невозмутимого хранителя, который задумчиво почесал лапой за ухом, глядя на голубое небо.
— Понимаю-понимаю… Это был… ну как бы вам покороче объяснить.. что-то вроде инспектора безопасности – следит за балансом сил этого мира, нет ли где разрыва пространственно-временной ткани, так как в таких местах эта вероятность очень высока, ну и в целом, наблюдает за порядком. Они не подчиняются ни законам гравитации, ни вообще каким-либо иным законам, — кот всё всматривался в небо, хотя ничего, кроме изменивших свой порядок светил, там не было.
– В какой-то степени, они и есть закон…, — растерянно закончил Аристарх, прошептал что-то невнятное, затем, вскочив на все четыре лапы, повернулся к художнику.
— Так, Василий Петрович, времени осталось совсем немного! Скорей, нам нужно успеть! — кот перешёл на галоп и запрыгал по направлению к указанной им ранее пещере. Живописец побежал за ним.
Друзья быстро приблизились к пещере. Над самым входом, в верхней точке полукруглой каменной арки, висело большое овальное зеркало, отражающее в основном зелёный луг и кусочек леса. Василий заметил его случайно, когда уже подбегал ко входу и сказал об этом коту. Аристарх остановился, задрал морду кверху и внимательно посмотрел на зеркало:
– Ага.. всё ясно.., — задумчиво протянул кот, аккуратно почесав кончик розового носа когтем.
— Ну что ж.. будем надеяться…, — негромко проговорил он и обернулся к художнику. — Пойдёмте, и приготовьтесь – тут я вам, скорее всего, помочь не смогу: всё будет зависеть исключительно от вас, — хранитель вошёл под каменный свод.
— Я готов! — твердо ответил живописец и последовал за белым котом в холодный и неуютный мирок очередной битвы.
Пещера сразу после входа действительно была мрачноватой и немного пугающей – нависающие чёрный каменистые своды, кое-где поросшие сероватым мхом, гулкое эхо от падающих с потолка в одном месте капель воды, неровный, местами с небольшими, но довольно глубокими ямками, влажный земляной пол. Однако почти сразу в глубине друзья заметили ярко освещённую комнату, сильно контрастирующую с остальной пещерой как из-за действительно сильного освещения, так и из-за тёмно-красного цвета стен, видных даже издалека.
— Василий, ещё раз напомню – здесь я вам помочь не смогу, разве что в самом начале, — Аристарх остановился и внимательно посмотрел на художника. – Будьте тверды, но не теряйте вдохновения, — кот произнёс эти слова, глядя прямо в глаза живописцу, отчего у Василия появилось ощущение, что смысл сказанного словно кто-то оттиснул бронзовой печатью прямо в мозгу.
— Я понял. Я… я постараюсь, — ответил взволнованный художник.
Тем временем путешественники подошли к комнате с красными стенами вплотную.
Помещение было не слишком большим, метров двадцать на пятнадцать5, но с очень высоким, порядка восьми метров, или даже выше, тёмным потолком.
Входа как такового не было, просто с определённой линии начинался кафельный пол – небольшие, расположенные в шахматном порядке черные и белые квадратики шли идеально ровным слоем и даже немножко успокаивали такой своеобразной безупречностью расположения и прямотой линий.
Стены действительно были тёмно-красного цвета, но не покрашены, а плотно завешаны от пола до потолка тяжёлыми театральными портьерами, которые были длиннее, чем нужно, и подвёрнутые внизу излишки лежали прямо на черно-белом полу.
Посреди комнаты одиноко стоял мольберт, чистый холст на нём был добротно натянут на подрамник, внизу на полочке Василий разглядел стандартный набор масляных красок пару самых обычных кистей, лежащих рядом со стаканчиком с водой.
Вдоль стен стояло несколько кресел и один массивный кожаный диван, рядом с ним располагался изящный деревянный журнальный столик черного цвета, полированная поверхность которого отражала одну из многочисленных ламп в виде скромных бра, висевших вдоль стен, и закреплённых на них, видимо, прямо сквозь тяжёлые портьеры.
Но больше всего художника поразило обилие зеркал – совершенно одинаковые, овальной формы в самых простых рамах, примерно метр в высоту и около полуметра в поперечнике, они висели по всему периметру комнаты на высоте полутора метров от пола. Аристарх несколько помрачнел при виде зеркал, и, присев на кафель, задумчиво и внимательно рассматривал мольберт. Василий снял рюкзак и, после недолгого раздумья, поставил его сразу перед начинавшимся кафельным полом, просто на землю.
Комната, если не считать кота и живописца, была абсолютна пуста…
Мужчина медленно прошёл по кафелю к мольберту, взял в руки кисти, проверил натяжение холста и угол наклона полотна. Комната по-прежнему хранила абсолютное молчание и какую-то уже немного зловещую тишину. Тёмно-красные портьеры чуть-чуть колыхались, видимо, от долетавшего сюда ветерка снаружи, и едва уловимо гудели лампочки в многочисленных бра на стенах.
Аристарх обошёл всю комнату по периметру, сосчитал зеркала, глубоко вздохнул и молча уселся на один из черных квадратиков пола недалеко от входа, выгодно контрастируя на нём своим собственным белым цветом меха.
— Аристарх, простите.. а когда же… некоторым образом, всё начнётся? И что это будет? — негромко спросил кота Василий, подойдя к хранителю, в который раз внимательно оглядывая комнату, надеясь увидеть какую-нибудь незаметную деталь или, возможно, кнопку или рычаг, чтобы запустить испытание.
— Честно говоря, сам не знаю…, — с неожиданным смущением ответил тот. — Обычно начинается сразу, по факту прихода, а тут…, — кот почесал лапой за ухом и задумчиво постучал когтем о кафель. – Ждём. Возможно, мы чего-то не сделали ещё, что необходимо для активизации процесса, — закончил он.
Художник рассеянно кивнул и в очередной раз прошёлся по комнате. Проходя мимо одного из зеркал, он мельком взглянул в него и остолбенел – из зеркальной копии тёмно-красной комнаты на него смотрел, в точности повторяя мимику и позу живописца, Иван Иванович Шишкин, величайший русский пейзажист, один из самых любимых и уважаемых Василием художников. Василий прищурился – Иван Иванович тоже, живописец несмело помахал рукой – зеркало ответило ему точь-в-точь тем же взмахом руки Шишкина.
— Аристарх! — вскрикнул Василий Петрович. – Тут.. Шишкин! — потрясённо добавил живописец, во все глаза глядя в зеркало.
Кот быстро подбежал к мужчине. «Посмотритесь в другое зеркало!» — мяукнул хранитель, быстро оглядев комнату. Художник перешёл к следующему овальному стеклянному глазу и очень медленно в него.
— Поленов!… — поражённо прошептал Василий и метнулся дальше. – Айвазовский!… Саврасов!… Моне!… Пикассо!… Васнецов!… — художник метался от одного зеркала к другому, в каком-то странном экстазе выкрикивая фамилии признанных гениев живописи, которые смотрели на него из зеркал вместо его собственного отражения.
Обежав весь зал, мужчина вернулся к хранителю – тот всё это время сидел на полу, исподлобья глядя на живописца и слушая названные им фамилии.
— Василий Петрович. Ответьте – вы увидели в каком-нибудь зеркале себя? — дрожащим от волнения голосом тихо спросил кот.
– Нет… не видел… — растерянно ответил художник, чуть запыхавшись от бега. – Только тех, кого назвал вам…А что?
Кот молча опустил голову.
– Нет… ничего… сейчас всё и…
Внезапно в комнате раздался мощный, спокойной мужской голос, шедший, казалось, отовсюду и ниоткуда одновременно. Кот и художник вздрогнули.
— Здравствуйте, Василий Петрович. Очень рад, что Вы добрались до своего последнего испытания, которое, по сути, и станет для Вас решающим. Перед тем, как я расскажу Вам, кто я и что Вам нужно будет сделать. Я хотел бы попросить Хранителя оставить нас наедине – таковы правила, и все хранители должны соблюдать их неукоснительно, — невидимый хозяин голоса замолчал и Василий повернулся к Аристарху.
– Вы должны уйти? — боязливо спросил мужчина.
— Да. Я говорил вам, что здесь не смогу вам помочь и всё будет зависеть целиком и полностью только от вас, — кот со вздохом поднялся.
— Подождите! — заволновался Василий.
– Мы ещё увидимся? — художник присел на корточки. –
— Разумеется, — с улыбкой ответил тот и поставил левую лапу на колено художника. – Я буду тут же, просто смогу лишь наблюдать, вы не сможете слышать меня, но видеть будете, — кот внимательно посмотрел прямо в глаза живописца. – Василий Петрович. Мы с вами проделали довольно долгий путь и уже многое пережили и побороли вместе. Но здесь – здесь победить сможете только вы сами. Будьте тверды и помните – вы действительно талантливый художник. Верьте в себя! — кот кивнул мужчине и повернулся к выходу.
– Аристарх! — позвал художник.
Кот оглянулся. Василий бережно взял хранителя за переднюю лапу и пожал:
– Спасибо. Я постараюсь. Я сделаю всё, что в моих силах.
Кот улыбнулся и кивнул головой:
– У вас все получится. Я верю в вас! — ещё раз кивнув на прощание, Аристарх в несколько прыжков очутился за границей комнаты, на земляном полу, и тотчас же между ним и художником, проходя по первому ряду плитки, вырос мутноватый прозрачный барьер, за которым стали видны лишь очертания ожидающего конца испытания кота Аристарха.
Василий вздохнул и поднялся на ноги.
— Отлично, — вновь раздался голос. – Итак, Василий Петрович, разрешите представиться, хотя имени как такового у меня нет. Я – Дух и Сущность этого мира, Хозяин этого чудесного во всех отношениях кусочка Мироздания, прекрасного и удивительного, в том числе и благодаря Вам, художник. Вы не без трудностей, но всё же смогли преодолеть те препятствия, которые мешали Вам на пути к становлению Настоящим Живописцем. Поздравляю, — голос замолчал.
Василий, из-за отсутствия собеседника визуально не знающий, куда и смотреть при разговоре, смущённо оглядел всю комнату и почтительно кивнул.
— Последнее же испытание, как Вы уже наверняка догадались, будет особенным и самым важным. Суть его не позволяет присутствовать во время проведения испытания Вашему Хранителю, в связи с чем он и был временно от Вас изолирован. Впрочем, если Вам будет легче, глубокоуважаемый мною Аристарх будет прекрасно видеть и слышать всё, что произойдёт с Вами.
Пусть Вас не смущает некоторая непрозрачность барьера – он таков только с Вашей стороны, во избежание любой помощи и поддержки со стороны хранителя, — голос звучал спокойно и ровно, тяжёлые портьеры скрадывали малейшее эхо, и оттого казалось, что говоривший где-то в комнате, просто спрятался за кожаным диваном или за одним из стоящих вдоль стен кресел.
Говоривший закончил, и, видимо, ждал какого-то ответа от Василия. Помолчав немного и собравшись с духом, живописец произнёс:
– Хорошо. Я готов. Я слушаю Вас.
— Прекрасно, — тут же последовала реакция. — Итак, как Вы уже смогли убедиться, так сказать, опытным путём, многочисленные зеркала на стенах комнаты ни разу не отразили Ваше лицо. Вместо собственного отражения Вы видели самых разных художников, признанных мировых гениев живописи, которые, на первый взгляд, никоим образом между собой не связаны, — говоривший не придавал никакой эмоциональной окраски своим словам, видимо, такого рода объяснения ему приходилось делать не один десяток, а может, и сотню, раз.
— Однако они всё же имеют одну общую черту, точнее даже, некий объединяющий их всех фактор. Вы, Василий Петрович, возможно, уже догадались? — спросил Дух у живописца, который внимательно слушал, изредка оглядываясь назад, на смутные очертания сидящего за барьером Аристарха.
Василию тоже показалось, что ответ на этот вопрос он знает, и, исходя из этого, уже догадывается, каким будет и испытание, но всё же вслух художник произнёс:
– Возможно, но мне хотелось бы сразу услышать правильный ответ, — мужчина вновь обвёл глазами тёмно-красные портьеры, отметив про себя, что по ощущениям, голос шёл всё-таки откуда-то сверху.
— Ну что ж…, — вновь вступил в беседу невидимый Хозяин, — Тогда слушайте…. Объединяет всех этих художников, Василий Петрович, то, что в разное время Вы пытались, и не без успеха, подражать каждому из этих живописцев. Не спорю, Вы учились, и в определённый момент овладения мастерством практически каждый живописец перенимает приёмы, навыки и техники у признанных мировых гениев.
Василий присел на диван и внимательно слушал Голос. Волнение в его душе нарастало, он уже практически знал, к чему тот ведёт и каким будет его последнее, решающее испытание. И именно это осознание и вызывало в нём и волнение, и страх.
Хозяин этого мира меж тем продолжал:
– Но всякий действительно талантливый художник со временем находит свой собственный, уникальный стиль в живописи. А у Вас, Василий Петрович, именно его до сих пор и не выявилось. Вот Ваша главная проблема — отсутствие индивидуальности.
Художник глубоко вздохнул и поднял голову.
– В этом и будет состоять моё испытание? — спросил живописец. – Обретение собственного стиля?
— Именно, — ответил Дух. – Разумеется, в процессе создания одной картины его обрести нельзя, но Вы должны приложить максимум усилий, чтобы нанести свою индивидуальность на холст. Тогда, даже по одной этой картине, будет видно и понятно, есть она у Вас, или же её, к сожалению, нет, — последнее слово прозвучало чуть жестче, чем всё остальное, и, пожалуй, стало первым, имеющим хоть какую-то эмоциональную окраску.
Художник встал и подошёл к мольберту.
– Я готов. Назовите условия испытания, — мужчина взял кисть в руку, чтобы волнение чуть утихло.
— Условий как таковых не будет, — прозвучал ответ. – Вы рисуете картину. На любую тему, в любом стиле и жанре. Когда она будет закончена, разверните мольберт и холст к стене, противоположной входу в комнату. Это всё, что от Вас требуется. Я, на правах Хозяина этого мира, мира, где каждый действительно талантливый человек может устранить всё, что мешает его развитию, приму решение. Единственное, что я могу Вам посоветовать – прислушайтесь к себе, постарайтесь заглянуть в свою душу, и творить вместе с ней. Если у Вас это получится, могу дать гарантию, что испытание Вы пройдёте. Остальных своих врагов Вы победили, осталось только лишь понять себя. Понять и услышать свою душу. — Голос умолк и в комнате вновь повисла абсолютная тишина.
Василий почувствовал, что продолжения беседы не будет, и кивнул:
– Я понял. Спасибо.
Художник встал перед чистым холстом и хотел уже выдавить краски на палитру, но остановил себя.
— Он прав. Нужно почувствовать себя, услышать свою душу. — Василий закрыл глаза и попытался сосредоточиться на своём внутреннем мире.
Мелькали образы, фантазии, мечты, обрывки воспоминаний творческих успехов и неудач… Художник постепенно и в самом деле уходил в себя. В какой-то момент ему вспомнилась одна старая мелодия, вроде бы из американского сериала, которая в своё время, когда он только услышал эту песню, помогала ему как раз сосредоточиться на себе и своих внутренних переживаниях.
— Позвольте, я немного поддержу Вас, — внезапно раздался вновь Голос. – Думаю, эта композиция действительно Вам нужна сейчас. Слушайте, — и в то же мгновение в комнату полились звуки той самой мелодии.
— Спасибо…, — только и смог выговорить Василий, потрясённо оглядывая тяжёлые тёмно-красные портьеры.
Музыка и вправду помогла. Художник почувствовал что-то появившееся внутри себя, что-то такое, что было и раньше, но никак не могло проявиться из-за каких-то мелочных, ничего не значащих страхов, боязни мнения других, неуверенности в себе и своём таланте. Живописец понял, что момент настал. Он выдавил на палитру необходимые цвета, обмакнул кисть и начал рисовать.
Аристарх всё это время сидел у самого края барьера, вглядываясь через мутною стену в комнату и слушая диалог Василия с Духом.
— У вас все обязательно получится. Обязательно! — беззвучно шептал кот, и два зелёных изумруда мерцали надеждой и верой хранителя в своего подопечного. Сзади раздались тяжелые осторожные шаги и к барьеру подошёл, попыхивая своей трубкой, Ксенофонт Вольдемарович.
– Ну как? Рисует? — спросил старый сторож.
– Да. Только что начал, — тихо ответил кот и вновь стал смотреть в комнату с черно-белым кафелем и красными тканевыми стенами – туда, где играла действительно волшебная, проникающая в душу, музыка и творил, создавал свою картину художник.
Василий работал увлеченно, но неторопливо, стараясь прислушиваться только к себе, к своему внутреннему, сокровенному, своей сущности. Он только теперь действительно понял, насколько важно вкладывать душу в каждое свое произведение, каждую картину, каждое полотно.
— А иначе зачем это всё?… — бормотал про себя живописец, накладывая мазок за мазком на стоящий на мольберте холст. Дух молчал, но мужчина чувствовал, что он наблюдает за его работой.
Картина подходила к концу. Художник почти успокоился, и, пожалуй, впервые за всё время своего творческого пути почувствовал ту самую внутреннюю уверенность в себе, в своём творчестве, своём таланте. Нанеся пару последних мазков, он развернул мольберт к указанной стене.
— Я закончил, — Василий положил кисть на полочку и отошёл назад.
— Хорошо, — прозвучал голос. – Ждите.
Портьеры на стене с шорохом разошлись в стороны – под ними оказалось огромное, во всю стену, темноватое и мутное зеркало.
Комната, мольберт, холст и сам художник отражались в нём лишь силуэтами, так, что сразу и не скажешь, кто именно стоит рядом с мольбертом и что изображено на холсте.
— Ждите, — повторил голос. Мелодия всё так же тихо звучала, навевая живописцу самые разные воспоминания. Художник присел на диван, положил руки на колени и молча стал ждать решения.
Прошло пять, десять минут. Голос молчал, зеркало мутно отражало комнату. Василий вновь начинал чувствовать нарастающее волнение. Оглянувшись назад, на вход, он увидел два силуэта за барьером – крупный и тёмный Ксенофонта Вольдемаровича, от которого поминутно отделялось облачко дыма, едва заметное через стену, и небольшой, с двумя зелёными точками, кота Аристарха, который, ощутил Василий, тоже взволнованно всматривался в большое тёмное зеркало.
Внезапно мелодия смолкла. В наступившей тишине раздался Голос Духа:
– Испытание закончено.
Художник с трепетом приподнялся с дивана. В ту же секунду тёмное зеркало начало светлеть, муть быстро сходила с него, словно смываемая невидимыми потоками воды, и вскоре абсолютно чистое стекло ясно отразило и художника, и его картину.
— Поздравляю Вас, Василий Петрович. Вы прошли испытание. Вы обрели свою индивидуальность, свой собственный стиль в искусстве. — Дух вновь чуть добавил эмоций в сказанное, сделав особое ударение на последние слова. – Вы стали настоящим Художником.
Сзади послышался шум. Василий оглянулся и увидел, что барьер исчез, и к нему со всех лап несется довольный Аристарх, а у входа стоит, чуть смущенно улыбаясь, бегемот-сторож.
— Поздравляю! Василий Петрович! Я знал! Я знал, что всё закончится хорошо! — кот, забыв свою степенность и статус, искренне радовался.
— Аристарх, без вас я бы никогда не справился! — ответил растроганный Художник и подхватил кота на руки. – Спасибо!
— Ну что ж, собирайтесь, нам пора обратно, в реальность! — кот спрыгнул с рук мужчины на пол и побежал обратно, к выходу. Художник последовал за ним. У самого выхода он остановился, обернулся к комнате, где оставалась его картина, поклонился и произнёс:
– Благодарю Вас.
Ответа, однако же, не последовало, вместо него вновь зазвучала та самая музыка. Василий Петрович задумчиво улыбнулся и молча пошёл за уже порядочно убежавшим вперёд котом. Ксенофонт Вольдемарович за это время где-то раздобыл ведро и швабру, и начал неспешно мыть черно-белые кафельные квадратики.
— До свидания, спасибо за всё! — Василий пожал толстую тёмную лапу.
— Приятно было поработать, заходите ещё, — улыбнулся старый сторож. — До встречи!
Василий удивился, но, ничего не сказав, быстро направился за Аристархом, который уже выскочил наружу и нетерпеливо ждал Художника, поигрывая хвостом.
— Отлично! — мявкнул кот подошедшему Василию. — Пойдёмте скорее, мы пробыли здесь чуть больше, чем было положено, — кот направился прямо к тому месту, откуда они начали своё путешествие. Василий быстро пошёл за ним, напоследок оглядывая мир, в котором успел так много испытать за последнее время. Два из четырёх солнц склонялись к горизонту, оставшиеся, как показалось Художнику, стали светить чуть ярче, поливая землю желтыми и фиолетовыми лучами вперемешку, отчего на траве образовались разноцветные маленькие полоски. Люди в белых одеждах все так же мирно беседовали, их дома спокойно висели поодаль, и Художник вдруг вспомнил, что кот обещал сходить и к ним. «Нужно будет ему напомнить» — подумал мужчина, стремительно шагом приближаясь к стоящему прямо на земле дверному проёму и старой дубовой двери, через которую они попали сюда.
Аристарх уже ждал Живописца, сидя возле правого косяка и задумчиво глядя на старый лес, прислушиваясь к доносившимся оттуда время от времени скрипам стволов деревьев.
Подошедший Василий спросил хранителя:
– А те люди? Мы же хотели сходить к ним, помните?
— Василий, друг мой, сейчас уже не успеем. В следующий раз – обязательно! — проворно ответил кот.
– То есть? — оторопело спросил Художник. – В какой следующий раз??
— Вы же прошли испытание, теперь вход сюда всегда открыт для вас и время пребывания здесь не ограничено, — улыбнулся Аристарх, лукаво глядя на своего подопечного. Художник потрясённо выдавил:
– Вот это подарок!… Здорово!.
— Соглашусь с вами, мир действительно хорош собой! — кивнул белый кот.
– А теперь скорей, обратно в наш скучный и серый мир! — засмеялся хранитель и встал у Двери. – Толкайте от себя!
Василий в последний раз оглянулся, усмехнулся довольно и решительно толкнул Дверь…
… Пустой коридор скупо освещали две лампы так называемого «дежурного света», и в полутьме музея Художник и кот не спеша шли рядом по направлению к выходу на улицу. Оба молчали. Художник шагал устало, немного потрясенный всем произошедшим, и одновременно счастливый по вполне понятным причинам. Кот, вновь принявший чуть высокомерный вид, ставший за время их путешествия не слегка, а довольно основательно серым, перебирал лапками довольно бодро, как в очередной раз хорошо сделавший свою работу ответственный служащий.
Внезапно вспомнив, Василий спросил Аристарха:
– Простите, а что за совет Девяти? И что за свод правил этого совета? Кот приостановился, потянулся на лапах и ответил:
– Совет Девяти – это девять величайших живописцев прошлого, благодаря чувственным образам и богатому внутреннему миру которых и смог появиться тот мир. Они же впоследствии и придумали испытания и саму возможность их прохождения с визуализацией врагов творческого человека, — кот вновь остановился и почесал за ухом задней лапой.
– Совсем запылился я с вами.
– Извиняйте уж, — ухмыльнулся Василий. – А правила?
— Очень подробный свод всяческих правил, как касательно нас, хранителей, так и самого устройства того мира, отдельными главами выделены полномочия и возможности визуализированных Препятствий, чтобы те не могли делать всё, что им захочется, с пришедшим художником, — ответил Аристарх. – Они становятся весьма самостоятельны, получив физическую форму, поэтому и было необходимо создать определённые ограничивающие рамки.
— Ясно-ясно, — протянул Художник. Они уже почти подошли к комнате Максимилиана Всеволодовича, музейного сторожа, который в этот поздний час дремал на стареньком раскладном диванчике, укрывшись слегка поеденным молью клетчатым пледом.
— Аристарх! А те люди в белом? Кто они? — художник вспомнил ещё одну, неразгаданную для себя, загадку.
— А это как раз прошедшие испытание художники, попавшие когда-либо в тот мир через данную конкретную дверь, — кот помолчал. – После физической смерти они, по желанию, могут переселиться туда и остаться в нём уже навечно.
Художник ошалело посмотрел на кот:
– Невероятно!..
— Да, я же говорил вам, Василий Петрович, ваш мир интересней, чем кажется, — ухмыльнулся белый хранитель, тихонько входя в комнатку к сторожу.
— Максимилиан Всеволодович… мы вернулись, — проговорил кот, тронув старика лапой за плечо.
— А!… ааа.. вернулись!.. Аристарх…, — заворочался сторож, и сел на диване. – Ну как там, все хорошо, а, Василий? — посмотрел он на стоящего в дверях мужчину.
— Да… всё хорошо. Все … всё хорошо! — ответил Художник, задумчиво глядя куда-то мимо сторожа, мимо кота, куда-то вглубь себя, пытаясь полностью осознать и понять всё, что с ним случилось.
— Ну и славно! Пойдёмте, выпущу вас, — сторож поднялся и взял со стола связку с ключами.
…Массивная входная дверь, всё с тем же скрипом, впустила внутрь здания ночную прохладу и сырость от моросящего осеннего дождика.
— Ну вот и всё, Василий Петрович. Пора прощаться, — Аристарх с легкой грустинкой во взгляде смотрел на Художника. Но ведь.. сказка не закончится на этом, правда? — внезапно даже для себя самого спросил тот, с надеждой посмотрев в изумрудные глаза.
— Если только вы сами этого не захотите, — кот, сидя на пороге, мягко улыбнулся мужчине и посмотрел вверх, на старого сторожа. – Да, Максимилиан Всеволодович? — задорно спросил хранитель у старика. – Совершенно верно, друг мой пушистый, — сторож присел и погладил Аристарха. – Заходите в любое время, Василий Петрович, мы всегда будем вам рады! — закончил он, пожав руку Художника.
Обязательно, обязательно! — прошептал тот, глядя на двух хранителей – музейного и волшебного миров.
— До свиданья, до встречи! — художник застегнул молнию на куртке и вышел на улицу, под холодный осенний дождь.
— До встречи, Василий Петрович. Будем ждать.
Аристарх помахал художнику вслед передней лапой.
– Будем ждать…

http://vk.com/grand_seva