Сегодня кто-то отмечает Хэллоуин. Я тоже решила присоединиться. И написала рассказ.
«Вот оно!»
Что-то сжимало его тело. Он попытался ощупать себя. Повсюду тянулись толстые шероховатые нити, напоминающие провода. Когда он шевелился, они вибрировали и терлись о его одежду, вызывая неприятный зуд. Было ощущение, что он висит в воздухе, и только эти нити-провода держат его, не позволяя упасть.
Он дрожал от страха. Где он?
Вокруг была темнота. Иногда впереди вспыхивали какие-то цветные пятна и тут же гасли, будто кто-то дразнил его, включая и выключая их.
Он попробовал выпутаться и двинуться вперед – к этим цветным всполохам, но наткнулся на нечто, похожее на упругую перегородку, сквозь которую и просачивался этот свет. Местами стена была более плотной, местами менее, но прорваться через нее не хватало сил.
Он присмотрелся к ней. Подсвеченная, она казалась выкрашенной где-то более насыщенным темным цветом, а где-то яркие светлые краски словно пронизывали ее, создавая иллюзию легкого тумана.
Все еще не понимая, куда он попал, он постарался развернуться и выяснить, что находится за его спиной. Может, там есть выход?
Позади него было темно. Но тьма казалась живой: сюда волнами проникал воздух, что-то едва слышно шуршало, время от времени раздавались тихие звуки. Он попробовал двинуться в эту сторону, но нити-провода предательски крепко держали, не выпуская из своих раздражающе шершавых объятий.
«Что делать?» — учащенно пульсировала мысль, вызывая озноб.
Он посмотрел вверх. «Может, попробовать подняться?».
Он стал карабкаться, продираясь сквозь нити-провода. Через какое-то время понял: в том, как они расположены, есть своя система — одни нити тянулись вверх, другие – горизонтально. Стало легче: он мог опираться ногами на одни провода, руками цепляться за другие.
Поднявшись повыше, он облегченно выдохнул: «Так, уже легче».
И сразу же уткнулся головой во что-то твердое. Он пошарил над собой рукой и понял: снова стена. Или потолок? Плотная, твердая преграда. Здесь тоже не выберешься.
«Где-то же есть выход!» — подбодрил он сам себя. – «Не сдавайся!». У него оставался последний шанс. И он, сохраняя остатки надежды, пополз вниз.
Пока он спускался, что-то незаметно изменилось.
Провода все более плотно оплетали, вдавливаясь в него. Они шевелились, извивались, затягиваясь в узлы, и не позволяли ему дышать. Он пытался разорвать их. Они сопротивлялись, злобно шипели, вызывая ужас. Он запутывался все больше. Казалось, провода будто змеи обвивали его и сдавливали шею. Дышать становилось все тяжелее, продвигаться – все страшнее.
Он не сдавался. Из последних сил продирался, выкручивался, пытался увернуться от назойливых, извивающихся змей-проводов. Они сдавливали, тисками сжимали его тело. В один момент он почувствовал, что совершенно обездвижен. Он больше не мог дышать и ощутил, что проваливается в глубину тьмы.
Мимо него проносились красные капли, желтые круги, фиолетовые полосы. На него налетали какие-то бесформенные грязные пятна, от которых хотелось отпрянуть. Сверху медленно падали тягучие светлые капли. Они были тяжелыми, маслянистыми и вызывали отвращение. При каждом попадании непрерывно шевелящиеся змеи-провода волнообразно дергались, и раздавалось отвратительное чавканье и хлюпанье. От этого жуткого зрелища хотелось поскорее избавиться.
И тут он почувствовал, что падение остановилось. Он упал на что-то твердое. Наконец, он смог вздохнуть.
«Все. И здесь выхода нет». Наступила полная тишина – он впал в забытье.
Через какое-то время он очнулся от резкого звука. Он поднял голову и мутным взглядом осмотрелся: это порывом ветра открылось окно, стукнувшись о стену.
С подоконника упала и разбилась банка с растворителем. Растворитель растекался по полу, и едкий запах расползался по помещению.
От этого запаха он окончательно пришел в себя, помотал головой, сбрасывая остатки кошмарного сна.
Его взгляд уперся в картину, стоящую на мольберте.
Он долго писал ее, с каждым днем нервничая все больше. Она вымотала его – в картине все время чего-то не хватало, чтобы ее завершить.
Внезапно он сорвался со старенького, местами заляпанного красками дивана, на котором он обычно отдыхал; рванулся к стоящему возле мольберта столику с красками, схватил кисть, но резко отбросил ее: «Не та!». Лихорадочно перебрав все кисти, наконец, выбрал нужную и, подхватив ею краску, быстрым точным движением нанес мазок на холст.
Отошел и постоял минуту-две спиной к картине, боясь повернуться.
Наконец, решился. С отчаянием повернул голову и бросил на нее взгляд.
«Вот оно!» — выдохнул художник и, опустошенный, сполз на пол. Легкая улыбка появилась на его лице. Очень хотелось пить.
