Виталик жил у Леры уже неделю.
Окружил облаком нежности и внимания, в котором Лера чувствовала себя счастливой впервые за свои тридцать лет: через день дарил цветы, и к концу недели квартира пестрела букетами; приносил сладости, а по утрам готовил кофе и бутерброды. Часто обнимал:
— С тобой хорошо, я отогреваюсь от брака. Еще чуть-чуть и женюсь.
В такие минуты ее сердце улетало, парило в невесомости и не желало возвращаться.
Правда, иногда в его взгляде Лера ловила легкое презрение, но оно быстро исчезало. В ней это вызывало подташнивание — напоминало об отчиме.
Как-то вечером Виталик объявил:
— Я приготовил тебе сюрприз. — Лера даже дышать перестала. — Завтра узнаешь, — чмокнул ее в лоб и обнял.
Лера выдохнула и с сожалением подумала: «До завтра еще так далеко …»
А под утро Виталик исчез, оставив записку: «За деньги – спасибо. Футболки – твой подарок — взял на память».
Леру внутри обожгло, словно облили кислотой.
Сначала она не поверила своим глазам. Бросилась к шкафу, заглянула в ванную комнату, в прихожую. Вещи Виталика отсутствовали. Она перечитала записку.
«Деньги!». Метнулась к комоду. Пусто. Лера по стенке комода сползла на пол. Ее пронзило воспоминание — мать, которая часто говорила:
— Бабушка твоя старалась для всех, угождала. Я несу свой крест. И ты терпи.
«Да что ж это такое?!» — простонала Лера. Она помнила растерянный, ищущий взгляд бабушки незадолго до смерти – я всю жизнь для вас старалась, где благодарность? Не дождалась ни она, ни мать, а теперь моя очередь?
Что-то все мы делаем не так. Понять бы — что?
Еще подростком она наблюдала за отношениями матери с мужем – отчимом Леры — и сомневалась: кто сказал, что нужно нести тяжелый крест? Такой тащил на себе Христос, так то крест человечества.
Ей казалось, мать несет не только свой, но еще и крест мужа.
А что он делал для нее? Ничего. Зато долбил:
— Ты никому не нужна. Цени, что я с тобой до сих пор. Другой давно бы ушел.
Ему, значит, сгодилась? Конечно, удобно устроился: жена готовит, стирает, убирает.
Нет, нельзя сказать, что вообще ничего не делал. Не гулял, не изменял, каждый вечер дома. На Новый год отчим торжественно вносил торт, на день рождения жене мог подарить колготки. При этом сиял, как начищенный медный таз, ожидая, что та бросится ему на шею со слезами благодарности. И она бросалась: для нее и эта незначительная, на взгляд Леры, покупка (Господи, это же просто колготки, они, подчас, рвутся раз в неделю) являлась знаком внимания. А Лере вручал шоколадку: мол, видишь, и тебя не забыл, помни об этом. Она в ответ криво улыбалась и благодарила, лишь бы мать не расстраивалась. Они не понимали, что его шоколадка по вкусу напоминала лекарство.
Лера вздохнула: и воспоминания – такие же горькие.
Мать вцепилась в него, как в выигрышный лотерейный билет. Сколько раз Лера предлагала выгнать его! А она – про крест. Он сделал мать счастливой? Что она получала в ответ за старания угодить? Только его недовольство.
Но мать стояла на своем:
— Он не самый плохой; у других вон – алкоголики беспросветные. А мой – нет.
Здóрово! Единственное достоинство мужика – не алкоголик. Зарплата не ахти, зато пиво и закуска каждый вечер; да на обед мясо подай. Вон – валяется на диване: спортом, видите ли, занимается – смотрит по телеку футбол. Даже бокала нет, пиво прямо из бутылки пьет, засранец. Мужичок с ноготок: волосы всегда выглядят немытыми, нечесаными; под ногтями грязь – «работа у водителя такая»; в носу ковыряется подолгу, будто сокровища Алибабы найти хочет. О, отрыжка. Тьфу, сейчас меня стошнит. Хочется раздавить его, как таракана.
Мать никогда красавицей не была, с ним и вовсе засохла, быстро постарела. А ведь ей только сорок. Полголовы седых волос, но не красит; скорбные старушечьи морщинки спускаются вниз от краев губ; косметика выброшена – засранец запретил:
— Кому еще хочешь понравиться? Я у тебя есть, будь счастлива.
Одежда блеклого цвета, мокасины, которым сто лет в обед. Все, как он требует: «Не выделяйся, а то брошу». Совсем затюкал ее. У нее осталась отмазка – крест.
Однажды Лера не выдержала и вступилась за мать. Пятнадцать ей тогда было. Засранец в очередной раз крикнул из комнаты:
— Эй, ты, пиво еще принеси.
Лера заорала:
— Не смей так с матерью разговаривать!
Он чуть пивом не подавился. Вылупил глаза. А она осмелела:
— Тебе пиво надо, сам и сходи.
— Чего? – взревел он и поднялся с дивана. – Ах ты шмокодявка, сейчас рот тебе закрою, — и замахнулся. Лера от отчаяния запулила в него учебником, в лоб попала. Отчим взбесился и пошел на нее медведем. Лера попятилась. Он догнал и такую оплеуху отвесил, что она отлетела и ударилась о стену; в голове зазвенело и помутилось. Тут влетела мать и повисла на нем, причитая. Лера выползла из комнаты и выбежала из квартиры.
Прослонялась по улицам, наверное, часа два-три, пока голова не утихла. Ревела от обиды за себя, за мать, из-за бессилия, что ничего не может изменить. Добрела до ближайшей скамейки и рухнула на нее — казалось, сейчас умрет. Природа вторила: ветви деревьев метались, порывы холодного воздуха хлестали ее; тучи клубились, словно их кто-то перемешивал.
Отдышалась, пришла в себя и решила: если мать хочет нести крест унижений, пусть тащит; а она – не согласна.
Домой вернулась поздно, когда в окнах погас свет и они, скорее всего, заснули. Пробралась тихонько в комнату и тут же провалилась в сон.
Утром мать попросила:
— Ты уж не лезь к нему – муж он мне какой-никакой.
Лера кивнула: именно – никакой. Засранец ее больше не трогал – наверное, мать уговорила. Только поглядывал и порыкивал:
— Что зверем зыркаешь?
После того случая мать сломалась, выглядела старухой.
В один день засранец манатки собрал, смачно плюнул в центр комнаты и ушел. Мать совсем сдала и попала в больницу. Лера смотрела, что делают врачи и медсестры и поняла: пойдет учиться на медика. Теперь и сама работает медсестрой в городской клинике. Ей повезло: и работа нравится, и пациенты ценят ее отношение, и выделяют среди других медсестер.
Как ни старалась не повторять путь матери, не получилось. Мужчины быстро вычисляли в Лере слабое место, подкатывали и рассказывали о несчастной жизни: женам де оставили квартиры-машины-деньги и гордо ушли в никуда. Теперь, мол, и переночевать негде. Она жалела и приглашала к себе – не бросать же человека в беде.
Они пользовались ее заботой и при этом могли сказать:
— Ничего ты из себя не представляешь. Рыжая, полная. Что в тебе хорошего?
Получалось, что для них она плоха. А как пользоваться ее добротой, уходом да вкусной пищей – это пожалуйста.
А один после секса окидывал ее взглядом и с протяжечкой говорил:
— Ну и корова же ты.
Значит, до секса, в ее квартире, на ее щедрых хлебах она не корова; а как получил все, так плевок в лицо. Вот она – ловушка: чем больше стараешься, тем хуже к тебе относятся.
Это повторялось не единожды: мужчины отходили от неприятностей и исчезали. Некоторые, правда, объясняли: ты – не та, с которой хочется завести семью. Постепенно в Лере укреплялась мысль: она какая-то … бракованная, что ли.
А вчера случилось самое худшее: Виталик ее обокрал.
Ей привиделось: будто идет крестным путем вместо Христа, тащит крест, а другая Лера в одежде римского воина плетью охаживает ее под жесткий громкий ритм ударных песни Майкла Джексона «Billie Jean»: «Подумай перед тем, как сделать, потому что ложь становится реальностью».
Лера очнулась. «Так чей крест я несу – свой или матери? Ее ложь себе создала ее жизнь. А мою?»
Зазвонил колокол церкви, расположенной неподалеку, приглашая к вечерне. Требовательно, призывно, вопрошающе. Не меня ли зовет?
Лера вошла в церковь. С треском горели свечи. Монотонно-медитативный голос священника. Запах ладана. «Услышь мольбу мою и в сердце мир пошли», шептала она.
Лера отстояла вечерню и вышла из церкви. В воздухе стоял запах цветущего сада. «Все перемелется»…
Из головы не уходила фраза «Подумай перед тем, как сделать, потому что ложь становится реальностью».
Не пора ли ей пойти другим путем?
© 2021. Риторова В. Все права защищены