Жизнь-черновик,
или Как прожить жизнь набело
Я живу во сне. Или – нет: я живу, спя. Или – как еще можно назвать мою жизнь? Да, еще говорят: жизнь – черновик… Будто когда-то потом можно пережить жизнь уже набело. Да-да, потом…, когда-нибудь потом… Все знают, что этого «когда-нибудь потом» не бывает, и – продолжают жить жизнью-черновиком.
Вы спросите, почему я так живу? Как сейчас говорят – хороший вопрос. Вот и я задумался: а почему я так живу – как во сне? Наверное, надо рассказать вам о моей истории по порядку, глядишь, и сам пойму?
Всю мою жизнь меня сопровождало ощущение, что когда-то меня спеленали, а распеленать забыли…
Помню, когда я только родился, за мной уха-а-живали, корми-и-ли, все пока-а-зывали. Было так прия-а-тно, в такой заботе. Тогда казалось, вот так прожить бы всю жизнь…
Как там говорят? Бойтесь: желания имеют свойство сбываться… Вот и сбылось. Да не так, как я предполагал.
Подрос я, уже ходить научился и делать что-то пытался сам. Да каждый раз мне говорили: ай, не трогай; ай, туда не ходи; ай, это нельзя.
Дальше – больше. Я еще подрос, мне все вокруг стало еще интереснее: и это хочется попробовать, и туда залезть, и узнать, как устроено… А мне продолжают запрещать, да приговаривают: вечно ты лезешь, куда ни попадя, взрослым от тебя одна морока… А где-то на заднем плане их голосов я слышал еще и другие слова, произносимые умилительным голосом: дурачок ты наш, несмышленыш… Я так до сих пор и слышу это, хотя прошло много лет – целая жизнь…
Я продолжал жить с ощущением, что опутан этими словами, как пеленками. Я – связан. Я – ничего не могу. Я – ничего не решаю. А, может быть, я – не существую? Меня – нет? А если меня – нет, я никому не мешаю? Не мешаю жить, как хочется им? О-хо-хо… Горько мне это…
И вот уже, меня не спрашивая, решают, в какую школу мне идти – в простую или с уклоном во что-нибудь. А если в простую, то тогда параллельно непременно нужно заниматься, например, музыкой или спортом. А у меня и способностей особых к этому нет. Но меня, конечно, никто не спрашивает – хочу ли я этим заниматься; куда там, дите ведь неразумное, что оно понимает! И не ведомо им, что это дите внутри себя чувствует – не его эта стезя. Да кто ж его послушает: мы, родители, знаем, что для нашего дитятки лучше да полезнее. Так и мучился я несколько лет, пока не заартачился и не бросил это занятие. А там и им пришлось смириться: все равно толком у меня не получалось, да и другие это подтверждали.
Дальше – больше. В какой институт идти после школы тоже решали без моего ведома: хоть школу и закончил, хоть и «большой мальчик», а все ж таки дитятко неразумное, так что пойдет туда, куда скажем. Что ж делать: за ним нужен глаз да глаз, сам-то он ни на что не способен, так что пристроить его нужно. Как котенка. В хорошие руки. О-хо-хо… Тяжко мне…
Так и жил по чужой указке, спеленутым. Я уже не понимал, чего хочу сам-то? Вроде уже и привык, вроде и удобно: за меня все знают, за меня все решают. Так я даже и разговаривать с ними почти перестал: меня никто ни о чем не спрашивает, нет для вас меня. Есть – они.
А мне уже и все равно. Они – обдумали, они – решили, они — показали направление, они и ускорение придали. Так и катился по желобу.
А что – с одной стороны и хорошо: ничего не надо думать, напрягаться, стараться, выбирать, решать. Не получилось у меня – так они и не ждут особых успехов от меня, уже знают: ничего у меня не получится. Тоже привыкли. Поругают немного для острастки – душу отведут, да и смирятся: я ж для них, по-прежнему, дитятко неразумное, что с меня взять. Так и жил. А мне, меж тем, 25 стукнуло.
А тут говорят: жениться тебе пора. Только я собрался невесту себе подыскивать – все-таки мне семью создавать, хочется рядом близкого человека. А мне уже и невесту выбрали, и о свадьбе договорено. Так-то вот.
Ну, познакомили нас. Не понравилась она мне: кажется – такая милая, обходительная. С ними. А на меня посмотрела, так я разве что не подпрыгнул – так взглядом резанула, как лезвием полосанула… Только я решил смыться, глядь – я опять спеленутый, пуще прежнего. Мать честная! Даже не заметил, как материнские пеленки на женушкины сменились: вроде как всем показывает, какая она заботливая, хорошая жена, а мне в ее путах еще страшнее: запеленала так туго, что не продохнуть. Дышу через раз. Как бы не задохнуться…
Прожили мы так несколько лет, дочку родили. Да стал я чувствовать, что невмоготу мне жить с женушкой такой. Уж и через раз дышать не получается. Все, как у деда в сказке «Морозко»: я чуть слово, а она как зыркнет, так и отвечаешь по привычке – «Молчу, молчу»…
А сколько молчать-то можно? И однажды я взбунтовался: ну не мужик ли я? Ну не пора ли все с головы да на ноги поставить? В общем, как ни тяжело было, вырвался я из пеленок.
Пожил, пожил, да чувствую: тоже ничего хорошего, одному-то. Но и к жене той возвращаться не резон – даром что ли я от пут ненавистных освобождался…
А тут и женщина попалась мне. И хорошая, и пригожая, и ласковая, и заботливая. И любо мне с ней было. Поженились.
Поначалу все было хорошо: жили ладком, детишек нарожали… Но стал я замечать, что на мне снова то ли путы, то ли пеленки… Снова меня перестала женушка спрашивать, советоваться; снова стала без меня все решать, да о своем решении мне докладывать, да, что делать, говорить. Правда, обвязала меня не туго, как будто и нет ничего, а дышать снова тяжело стало. А денешься-то куда: чай не 30 мне, а уже 45 стукнуло. Жизнь прожита, а ощущение – как во сне, что и не жил даже.
И стал я чувствовать, что, действительно, сплю. Но не наяву, а словно ухожу в какое-то Царство Сонное; похоже оно на стеклянный куб. И стекло в нем матовое: вроде и видно, что творится за ним, а вроде картинка и размыта – не различаешь, что за жизнь там течет. И звуки не проникают – ти-и-хо: никто не кричит, никто не попрекает, ни слова плохого не скажет. Переждешь жизненную непогоду, отлежишься, отдохнешь, сил наберешься и снова вроде жить легче, вроде и можешь что-то.
Возвращаешься обратно, сделаешь что-нибудь для дома, для семьи, да опять снова-здорово: крики, недовольство, брань… Снова в пеленках оказываешься. И снова в Царство Сонное хочется: забыть…, не слышать… Не жить.
Вот и получается – жизнь пунктиром, штрихом. Жизнь – сон. Жизнь – небытие.
Но однажды я словно проснулся. Понял: все, не хо-чу. Не хочу ни домой, где я – никто, ни в Царство Сонное. Надоело мне все: и жизнь – не жизнь, в пеленках, как в плену; и никем быть — тоже не с руки более.
И призадумался я: это – не хочу, то – тоже не хочу. А чего хочу-то?
Попытался было разорвать путы свои, да не выходит – слишком долго жил в них, попривык так, что не могу ни руками пошевелить, ни ногами…
Терпел, терпел, да и не вытерпел: негоже мне, молодцу, да в пеленках пребывать. А делать-то что? Шутка ли сказать — до 45 лет так прожил: сначала мамка не пущала, сызмальства в отчем доме говорили: «Не трогай; экий ты недотепа, опять у тебя ничего не получается». Потом первая жена по стенке размазывала: «Ты у меня такой-сякой, безрукий; что ни поручи, ничего путного не выходит». Затем вторая жена эстафету переняла: «Ни денег заработать не можешь, ни по хозяйству помочь – все из рук валится». Так я и смирился. Да пусть их! А мне и легче: я же, по их мнению, ничего не могу, так с меня и спрос маленький; пусть сами и делают, а я в сторонке – на диване полежу или в Царство Сонное укачу. Нет меня и все тут.
Да не тут-то было. Почувствовал я в себе что-то: словно проснулась во мне силушка недюжинная. А дальше было, как в сказке: распрямила она меня изнутри, налила меня своими соками, да и говорит:
— Негоже тебе – богатырю – на палатях лежать да «соску немочи» сосать. Вставай, подними голову, распрями плечи свои да и разорви путы бессилия!
Как услышал я слово заветное – «богатырь» — так и вздрогнул. А и впрямь – не богатырь ли я? И умом вышел: знаю, просто им не показывал – не нужно было никому; и силой не обделен; и умею я многое, да невдомек им – надоело мне, что тюкают все время. А не развернуться ли мне? А не стукнуть ли мне кулаком – не сидеть же мне веки вечные опутанным! Чай, вырос давно.
И тут услышал я грохот. Обернулся и увидел, как раскалывается и рассыпается на мелкие кусочки мое убежище – стеклянный куб. И понял я: все, назад пути нет. И захотелось мне переписать свою жизнь набело – прожить ее так, как хочу я.
Понять-то понял, да призадумался: чем бы мне интересным заняться? И решил: найду себе, наконец, работу по сердцу, а не ту, постылую, женой подброшенную. Делом любимым займусь, на свои ноги встану.
Вспомнил, что в детстве и юности любил с машинами возиться; даже права в 18 лет получил с легкостью, да позже – когда в семье машина появилась — с радостью за руль садился.
Так и вышло, как задумал.
Огляделся я. А тут – опять, как в сказке – работу дальнобойщиком предложили. А я и рад.
Попробовал. И, знаете, получилось у меня!
И работа оказалась по душе, и зарабатывать я стал хорошо. И чувствовать себя стал иначе: сила во мне внутренняя укрепилась: теперь я просто знал – я стал другим. Мне не нужно никому ничего доказывать, не нужно унизительно объяснять или оправдываться. Разорвал я путы плена своего, с глаз пелена спала, перестал чувствовать себя ребенком, за которого все решают. И все сразу изменилось.
Теперь я почти все время в дороге. Жену сварливую вижу редко, голос ее скрипучий только по телефону слышу. Чуть позвонит да начнет свои претензии предъявлять, а у меня тут же связь «прерывается». Почувствовал я свободу духа; сам себе хозяином стал.
Поначалу дома все недовольны были – непривычно им, что я все по-другому повернул, самостоятельным стал. Да ничего, пусть терпят – я дольше терпел. А коли не нравится, так всем не угодишь. А я угождать больше не намерен – хватит, пора и честь знать. А коль слушать меня не захотят, да считаться со мной не соизволят, так и не конец это.
А еще мужиком захотел я стать. Настоящим. Чтоб за мной, как за каменной стеной. А рядом – не та «тарахтелка» вечно всем недовольная, от которой так и тянет сбежать куда-нибудь – хоть к другой, тихой да спокойной, хоть в Царство Сонное – все равно; а любящая, уважающая, ласковая, приветливая. Настоящая женщина. Чтобы возвращаться домой с радостью и чтобы с радостью ждали меня и встречали…
Домой из рейса приезжаю и, как только жена пилить меня берется, я тут же из дому – к друзьям ли, просто погулять по городу — после дальней поездки приятно на родину возвращаться.
И женщин других стал замечать – раньше-то «спал» или в путах был, не до того было. А теперь и на меня заглядываться стали.
И нашел я ту, с которой легко дышать, с которой спокойно, и душой с ней можно отогреться…
Хотя, не скажу, что хотел бы уйти к ней из семьи своей… Скорее, нет: все-таки с семьей вся моя жизнь связана – почти 20 лет… И девчонки выросли у нас замечательные; горжусь я ими. Вот только плохо мне дома – как в подвале затхлом.
И тут жена почуяла, что есть у меня другая женщина. Следить за мной стала, проверять. Ничего, я и с этим справился. Врать, конечно, пришлось, да ничего, но и издеваться над собой не позволю более.
И еще жена почувствовала, что я уже не тот – не дитятко ручное. И – растерялась: не знает, что делать, как удержать меня…
И шантажом пыталась: руки, мол, на себя наложу. И счет предъявляла: «Я всю жизнь на тебя да на семью положила, теперь ты мне должен!». И просто в ногах валялась – не могу, мол, без тебя… Да…, вон оно как повернулось…
А у меня от такого ее поведения и вовсе душу воротит: почти 20 лет я был для нее никем, не считалась со мной, помыкала мною, а теперь вдруг – без меня никуда. А то, что плохо мне с ней, что за человека, за мужчину не почитала, это ей невдомек. Не жена – жандарм, честное слово. А зачем мне рядом жандарм?
И теперь, когда я мужчиной себя почувствовал, не хочу рядом сварливую бабу; теперь я решаю, какой женщине быть со мной. Теперь жене призадуматься надобно: не пора ли и ей другой стать, коли хочет быть со мной — не жандармом, а слабой, любящей женщиной, которую хочется оберегать, о которой хочется заботиться, которая поддержит в трудную минуту и вовремя, мягко и незаметно подскажет.
Жена перестала понимать, кто рядом с ней: я уже не был тем младенцем в пеленках, которым она раньше распоряжалась. Я стал взрослым и, можно сказать, незнакомым ей человеком, с которым она не знала, как вести себя. Она потеряла всю свою пустую и наглую уверенность, что я – ее вещь; а в моих глазах перестала быть какой-то большой, довлеющей. Наоборот, она стала какой-то маленькой, испуганной, потерянной, с непонимающим взглядом.
И тут я понял: я – вырос. Я окончательно проснулся. Кончился сон – началась жизнь. И у меня еще есть время прожить ее набело.
— Не понимаю, как ты стал таким? – то ли с недоумением, то ли с удивлением спросила как-то жена. – Теперь страшно мне: раньше ты был в моих руках; все было у меня под контролем, все определено, все понятно. А теперь…
— Да, все было определено тобой: еда – работа – сон – еда – работа – сон. Как в тюрьме. – Она вздрогнула. – Шаг влево, шаг вправо – скандал, — с усмешкой продолжил он, — от которого каждый раз на душе становилось все гаже.
— Как ты можешь?! – с обидой воскликнула жена. – Я заботилась о тебе!
— Обо мне? – возмущенно спросил я. – Или – о себе? Потому что власть надо мной у тебя была. – «А раньше – у моей матери», — подумал я. – И ты упивалась ею, делая, что хотела. Тебе так было удобно.
— Ты не прав, — попыталась возразить она.
— Тогда почему обязательно наступал момент, когда ты предъявляла мне счет: я для тебя сделала то, и это, и там, и тогда. Что я не сделал то, это или так, как хотела ты… Ты ведь все решала сама! А если хочешь спросить, почему я был несостоятельным, не мужиком, так задумайся: а разве ты во мне видела его? Или – равного, хотя бы? Нет, ты относилась ко мне, как к ребенку неразумному.
Теперь задумалась она. Кре-е-пко задумалась.
И – не поверите – постепенно она становилась другой.
К ведунье – психологу, по-ихнему – обратилась. И, видать, ведунья ей попалась знатная: помогла ей меня понять – почему мне так плохо с ней, такой; себя понять – какая она; и то, как нам вместе жить лучше прежнего.
И – не поверите – перестала меня пилить да решать без меня.
Перестала она быть мужиком в юбке да силой со мной мериться.
Помягчела она, ласкова стала без притворства.
И стали мы совет держать к обоюдному согласию да удовольствию.
Тепло мне и хорошо теперь рядом с ней. И никто, кроме нее, мне не нужен более.
И стало в нашем доме спокойно и радостно.
А она проронила как-то: «Хорошо-то как!… И я себя настоящей женщиной почувствовала рядом с тобой. И чего я воевала раньше?! Любовью да лаской, оказывается, как приятно-то!..». И положила мне голову на плечо…
И дочки смотрели на нас и удивлялись: неужели можно жить так ладно, как мы теперь? Неужели все можно изменить? Неужели и у них так получится – жизнь переписать набело?
А мы с женушкой моей любимой смотрим на них и дружно улыбаемся: видите – МОЖНО! Если очень захотеть!
Автор: Валентина Риторова
© 2013. Риторова В. Все права защищены
Авторство —
